Говорил громко. Руку правую держал на кобуре маузера, поправлял его, и вороненое дуло выглядывало из деревянного футляра. И это было внушительно, убеждало нас в том, что встречать контрреволюцию надо именно оружием. Оно у нас в руках, и мы готовы применить его. Слова волновали. Мы сжимали ремни винтовок, кобуры наганов. Под нами тяжело переступали копытами кони, тоже напоминая о силе.
Гудович, конечно, призвал усилить борьбу с бандитами. Вчера они напали на вагоны с рисом, предназначенные для голодающего населения города, и разграбили. Не все, понятно, взяли. Красная Гвардия железнодорожных мастерских отогнала банду. Есть раненые среди рабочих. Налетчики стреляли из наганов и даже винтовок.
— К ногтю контру! Да здравствует революция! — закончил Гудович.
Сам первый запел «Интернационал», и мы подхватили его.
С «Интернационалом» так и выехали со двора, по двое, строем. Настроение было особенное, на душе горячо и торжественно. Что-то хотелось делать, стремиться куда-то, лететь. И я крикнул:
— Рысью! За мной!
Поддал стременами Пегашке, и тот взял четкий напористый шаг, выщелкивая по камню мостовой тревожную дробь. Зацокали следом десятки подков. Улица огласилась кавалерийским звоном: грохот копыт, стук прикладов, позвякивание уздечек.
Тут-то вот Карагандян и сказал. Не сразу, правда, а когда уже свернули с Шахрисябзской на Куропаткинскую или даже на Московскую. Поравнялся на своем вороном коне со мной и сказал:
— Перстенек-то видели...
— Какой перстенек? — строго спросил я. Забыл уже, да и не догадался сразу, что говорит о вчерашнем.
— А тот самый, что у чиновника пропал.
— И где видели?
— На базаре... Австриец пленный носит.
Я усомнился:
— Может, похожий. Мало ли таких перстней, с чертями. Почтмейстер тоже носил.
Карагандян отрицательно покачал головой:
— Не... Платиновый один. С рубинами...
Меня задели слова товарища: может, в самом деле след вчерашнего обозначился. Найдем того прохожего, что стрелял в Плахина. Найдем и накажем бандюгу.
— Кто видел?
— Торговка сладостями.
— Говорил с ней?
— Не... Хозяйка, жинка моя говорила...
Я махнул разочарованно рукой:
— Фу, ты! Через бабку на сватью, со сватьи на тещу. Трёп...
Карагандян обиделся. Насупил свои мохнатые брови, будто щетки навесил над черными глазами.
— Что ты, товарищ командир. Никакой бабки, жинка собственными ушами слышала. А она у меня серьезная...
— Так зачем ждал? Скорее бы к той спекулянтке...
— Скорее... — Карагандян шмыгнул носом, изображая досаду. — Скорее не выходит. Торговка-то этот перстенек давно видела.
— Как давно? — от неожиданности я даже дернул повод, и Пегашка сбил шаг. — Ночью же только стянули у старика?
— Ночью-то ночью... А австриец недели две, как его носит. У спекулянтки берет сахар по средам...
Получалась какая-то чепуха. Я в сердцах ругнул Карагандяна:
— Знаешь, что? Иди ты... — И дал стремена Пегашке. Тот рванул ходкой рысью и потянул за собой отряд.
Зло взяло на Карагандяна — морочит голову со своим перстнем. Ясно, что ко вчерашней краже он никакого отношения не имеет. Но рядом снова оказался вороной Карагандяна. Догнал меня, и опять загудели слова, перекрывая цокот копыт:
— Зря ты, товарищ командир. Право, зря. То́т перстень...
Не вытерпел я:
— Да как же тот, если украли вчера, а к австрийцу попал полмесяца назад.
Довод мой был настолько логичным, что я просто дивился несообразительности Карагандяна. Не может понять простую арифметику — вчера и две недели назад! Но настырный Карагандян не унимался, настигал меня своими словами:
— Может, не вчера украли... Может, давно.
— Что?! — Это был совершенно неожиданный оборот, к которому я не подготовился и который переворачивал все вверх тормашками. Выходит... Выходит, черт знает что! Мне уже не показался недогадливым мой друг. С интересом я глянул на него: ишь ты, Шерлок Холмс. Другого имени не мог привести для сравнения. Конандойлевский сыщик был еще недавно для меня и моих сверстников примером сметливости и находчивости. Книжками о Шерлоке Холмсе мы тогда зачитывались. Были они дешевыми и интересными, а похождения героя необычайными. Не скрою, мальчишкой мечтал быть таким сыщиком. Поэтому, еще не зная, что скажет дальше Карагандян, но уже догадываясь о его подозрении, я загорелся: