Говорят, будто встреча произошла еще до назначения Осипова военкомом, когда он служил в Фергане и приехал по делам в Ташкент. Возможно! На него могли нацелиться заговорщики, видя, как уверенно движется вперед прапорщик. Хотя такой вариант сомнителен. Настоящая заинтересованность в Осипове возникла все же летом восемнадцатого года в Ташкенте. Он стал в это время действительно необходим для Джунковского, а вернее, для майора, говорившего по-английски. Майор собственно избрал его для решающего удара. Высокомерным и заносчивым господам не особенно льстила роль подручных прапорщика. Лишь необходимость вынуждала произносить торжественные тосты за будущего диктатора и главнокомандующего, называть его уже сейчас «первым министром» Туркестана. Между собой они иронически именовали его удачливым выскочкой, фельдфебелем и хамом. Генерал Кондратович сказал как-то: «Мы принимаем Осипова как необходимость. Будущее решится без него». Майор усмехнулся: «Вы поняли мою мысль, ваше высокопревосходительство. Но будущее должен преподнести нам Осипов». Кондратович не остановился на словесном заверении майора. Во время одного из секретных совещаний штаба «ТВО» он потребовал точного определения будущей роли Осипова, и в протоколе было указано, что после переворота прапорщика отстранят от руководства. Как военный министр он перейдет в полное подчинение главного штаба. На этом совещании Осипов, конечно, не присутствовал и не знал о заочном приговоре. Позже решение было уничтожено — его сжег Кондратович. Но член временного комитета Тишковский напомнил о нем после восстания, уже находясь в тюрьме. По просьбе старшего следователя Особого отдела Реввоенсовета Туркреспублики Н. К. Юденича он написал обо всем и, в частности, о тайном сговоре относительно Осипова. В толстой тетради была подробно изложена подготовка к мятежу и перечислены участники заговора против советской власти в Ташкенте.
Всего этого мы не знали летом 1918 года. Не подозревали, что перед нами предатель. В душу не заглянешь. А она у Осипова была черная...
Тост за... холеру
Его надо было расстрелять еще в октябрьские дни, когда из браунинга он палил в железнодорожников. Палил вместе с капитаном, преграждая рабочим путь к крепости. Старый солдат Крышнов смалодушничал, отправив обоих золотопогонников в мастерские. Возможно, и не смалодушничал, а поступил по древней традиции воинской: врага, бросившего оружие, щадят. Только зря. Традиция к белякам не применима. Поручик Янковский тут же хотел поднять браунинг — не успел. Поднял потом, когда обрел свободу. Сбежал все-таки, а может быть, из мастерских отступили. Так, без возмездия, не поняв вины своей, не почувствовав нашей силы, он снова вступил в борьбу. Теперь уже не открыто. Снял китель, фуражку офицерскую — стал обыкновенным обывателем. Лишь в потайном кармане остался браунинг. Таким поручик Янковский и вошел в штаб Осипова — негласный штаб, не тот, что окружал ежедневно военкома. Штаб «черный», значившийся в особом списке. Он должен был приступить к исполнению обязанностей в день мятежа и возглавить все контрреволюционные силы, пока что скрывавшиеся в подполье. До назначенного дня и часа штаб этот находился в подчинении генерала Кондратовича и полковника Цветкова. В основном Цветкова, который занимался выявлением сил и их подготовкой. Бывший управляющий делами комиссара Временного правительства в Туркестане, он хорошо знал «господ», способных поддержать Осипова. Он же через Тишковского вел переговоры с «левыми» эсерами о совместных действиях против большевиков. У генерала Кондратовича была тайная мысль — сразу же после переворота оттеснить Осипова, сменить штаб и сосредоточить в своих руках всю власть. События несколько изменили план генерала. В канун мятежа около Осипова оказались Цветков и Тишковский.
Поручик занимался связью. Организовал ее неплохо. Во всяком случае, весну и лето заговорщики провели спокойно. Никто из связных не засветился, не выдал себя, не навел на след штаба. Только «мобилизация» оружия сорвалась дважды — помешал конный отряд милиции, разгромивший банду Штефана. Еще не зная о существовании заговора, ребята нацелились на поручика. Нацелились Маслов и Елисеев. Дом на Гоголевской ничего не дал. Янковский к нему не приближался. Не увидел его здесь Маслов. Зато Антонину Звягину встречали в разных частях города, но чаще всего в центре, где разместились иностранные консульства и миссии. А их наехало летом много. Вслед за Тредуэллом и представителями американской ассоциации христианской молодежи Девисом и Бренингом появились французы Кастанье и Капдевиль, чех Готфрид, румынский агент для поручений лейтенант Балтариу, шведы Гааль, Шульман, Студен, датский капитан Браун, бельгийский консул де Стерк. Объявили о своем представительстве немцы Циммерман и Вольбрюк. Всем правительствам Европы вдруг захотелось установить контакт с Туркестанским большевистским правительством и познакомиться с новыми порядками. Контакт однако ограничивался одним лишь представлением ЦИКу и Совнаркому своих полномочий. Всего-навсего беседа. Десятиминутная. А вот после нее лейтенанты и полковники, титулованные и нетитулованные, говорившие на всех языках, кроме русского, устанавливали контакт с неофициальными лицами, находили их в разных закоулках города по адресам, своевременно переданным связным штаба «ТВО», заключали негласный союз. Встречи подготавливали обычно два человека — мужчина с бородкой и поручик, отлично говоривший по-английски и немецки. Один лишь майор, покинувший караван-сарай весенним вечером, не имел официальной резиденции в центре города. Ночевал в частных домах. Однажды вечером явился в сопровождении человека с бородкой на квартиру к чиновнику Звягину. Явился по рекомендации Цветкова. В записке полковник просил своего бывшего подчиненного устроить на пару дней друга. Звягин не мог отказать, но предупредил, что за домом следят «красные». Человек с бородкой задумался: