Планы генерала Малессона были смелыми и обширными. Он не собирался оставаться надолго в Туркмении. Вся Средняя Азия, включая и Ташкент, попадала в секретную карту английского генерального штаба, составленную оккупантами для ориентира в своем движении на восток по советской территории. Вот на этой-то карте, около кружочка с обозначением «Ташкент», стояла фамилия главы военно-дипломатической миссии Бейли. Не просто как украшение. На карту заносились имена офицеров, под началом которых находились соединения английских вооруженных сил или разведывательно-диверсионные группы, ведущие подготовку к оккупации. Что Бейли разведчик, Совнарком знал. Во всяком случае, предполагал. Позже это подтвердил сам майор и его единомышленник американский консул Тредуэлл.
У «Регины» арестовали Антонину Звягину. До этого ее несколько раз видели в вестибюле гостиницы. Она встречала английского офицера. Проходила мимо, со стороны Соборной, и следом тотчас направлялся офицер. Должно быть, он следил из окна за улицей, и едва появлялось сиреневое платье Звягиной, как выскакивал наружу. За углом, под окнами бывшего ресторана, догонял ее, и дальше шли уже вместе. Английский лейтенант нежно жал ей руку и незаметно вкладывал в ладонь записку. Она смеялась, шутила, прогуливалась с ним по Ирджарской и тоже незаметно передавала донесение от Кондратовича — она была его доверенным лицом. Офицер прятал листок во внутренний карман кителя. Они оба не подозревали, что их тонкая игра фиксируется с противоположного тротуара.
Впрочем, не сразу стала фиксироваться. Недели две весело щебечущая девица и офицер казались только влюбленной парой. Арестовал Звягину Карагандян. Выждал, когда у женской гимназии англичанин простился с Антониной и она зашагала по боковой аллее в центр сквера, и окликнул. Звягина повернула голову. Она была под впечатлением только что состоявшегося свидания и притом удачного — на лице ее блуждала улыбка и глаза смеялись. Увидев Карагандяна, она мгновенно сникла и попыталась свернуть на дорожку влево. Не успела. Человек с красной повязкой преградил ей дорогу. Тогда она разжала пальцы и бросила в траву смятую в комочек бумажку. Карагандян все видел. Попросил спокойно:
— Поднимите.
— Это не мое.
Губы ее дрожали в ознобе — страх обнял сразу и совладать с ним она не могла.
— Я видел, как вы обронили. Подымите! — уже с угрозой в голосе повторил Карагандян.
— Если требуете... — Она нагнулась и взяла непослушными пальцами бумажный комочек.
— Теперь, вперед!
Карагандян вынул наган. Повел сначала под оружием, потом передумал и спрятал в карман: «Не убежит и так». Зашагал рядом с ней.
На Московской, у бывшего Военного собрания, она спросила у своего конвоира:
— Что со мной сделают?
Все арестованные, даже самые стойкие и мужественные, задают этот вопрос. Им почему-то хочется услышать утешение из уст самых несведущих людей. Впрочем, это естественно.
— Расстреляют, — ответил без тени сострадания Карагандян.
Только один человек мог так сказать — Карагандян. И через минуту пожалел. Антонина Звягина вцепилась холодеющей рукой в плечо его и заплакала.
Она билась в истерике несколько минут. Карагандян присел с ней на скамейку за углом и принялся отхаживать. Потом взял под руку, как мог крепче, и повел.
— Может, и не расстреляют, — сказал он. Не ради истины, а чтобы облегчить путь.
Но на этот раз Карагандян ошибся.
Звягину приговорили к высшей мере. Потом. Через год. За это время она еще многое увидела и многое успела совершить против революции.
Нить снова оборвалась
Она долго и упорно молчала. Вернее, отпиралась, заявляя, что ничего-ничего не знает и потому отказывается отвечать на вопросы. Нахлынувшее на нее в момент ареста отчаяние сменилось злобным ожесточением. Она поняла: о ней мало знают, связь с миссией только возбудила подозрение, но его можно рассеять, поэтому Звягина стала отпираться, сводить все к простому знакомству. А записка! Записку просили передать. Простая любезность по отношению к своему кавалеру. Она не знает никого больше из миссии.
Каждый раз, когда Звягину приводили на допрос, она грустно улыбалась следователю и со вздохом спрашивала:
— Вам не надоело меня мучить?
Мучилась не она, мучился следователь, молодой паренек, широко открытыми глазами смотревший на красивую барышню. Вина ее была установлена — в записке, что несла Звягина, давалось указание развернуть работу по связи с каким-то «Чернобородым» в Фергане. Шпионское задание. Вот только для кого предназначена записка? Антонина пыталась лгать. Называла человека, его адрес — но все вымышленное. То ли тянула время и тем самым отводила угрозу от своих сообщников, то ли пыталась вообще скрыть их. Следователь не имел нитей и потому строил допрос на уговорах и иногда угрозах. В душе жалел ее, плачущую. Уж больно ясно глядели глаза Звягиной — может, действительно не знает.