Все зашумели:
— Но почему ночью?
— Зачем понадобилось в такое время обострять обстановку.
Фоменко выругался:
— Провокация. Может подняться гарнизон крепости. Черт знает что произойдет!
Вотинцев смотрел на Финкельштейна и ждал объяснения.
— Я пояснил Белову, что мы едем во второй полк к Осипову, все выясним и позвоним оттуда в крепость.
Вотинцев кивнул:
— Ну что ж, едем...
Они направились к машинам.
— Может, подождем Лугина, — предложил Фоменко. — Вернется, расскажет.
На мгновенье задержались у автомобилей. Все-таки хотелось быть уверенными, что предстоящий шаг действительно необходим. Слова Фоменко вселили сомнение, заставили задуматься. Машины уже снова урчали, чуть подрагивая и густо чадя газом. Этот рокот торопил, а тут еще усилилась перестрелка. Винтовки защелкали на Романовской. Им ответили почти рядом, на Соборной улице.
Торопливо комиссары уселись в автомобили, уселись, тесно прижимаясь друг к другу. Моторы натужно загудели, зачихали, захлопали — старое все было, потрепанное. Поехали.
Мы, чтобы согреть лошадей, поскакали следом — человек десять — до угла Ирджарской. Наверное, надо было всем отрядом сопровождать комиссаров. А они поехали одни. Одни, веря в себя и в свои силы, считая человека, к которому направлялись, другом, верным товарищем по борьбе. Не знали, что спешат в логово зверя, едут на смерть...
В то время, как машины приближались ко второму полку, Лугин уже лежал на снегу. Мертвый. Только что прозвучали семь выстрелов, и он не успел ответить ни одним.
На всем скаку он подлетел к отделению милиции. Соскочил с коня и — на крыльцо. Ему надо было где-то рядом, за углом что ли, остановиться, присмотреться, прислушаться, уяснить, кто в отделении — свои ли. А потом уже действовать. А Лугин увидел у входа людей с оружием и — прямо на них. Смелостью, неожиданностью ошарашил. Впрочем, может, считал своими. Да и осторожность у нас тогда не в почете была. Шли навстречу врагу. Открыто.
Он вбежал в коридор — решительный, горячий. Ни искорки страха в глазах. Оттолкнув от двери какого-то молокососа в папахе и с винтовкой наперевес — дежурного что ли. Шагнул в кабинет начальника отделения. Он все же надеялся увидеть своего товарища. Думал, что работники отделения отбили нападение бандитов. Но за столом сидел пьяный офицерик и крутил ручку телефона. Он даже не поднял глаза на Лугина, считал, видно, что комиссар не может вот так просто объявиться перед ним.
— Встать, сволочь! — резанул Лугин грубо.
Теперь только офицерик повернул голову и увидел красную звезду на шапке Лугина. Увидел его глаза, полные гнева и решимости. Встал. Медленно встал, придерживаясь руками за кресло.
— Оружие на стол!
Офицер полез за спину, но не вынул нагана из кобуры. Не успел.
В коридоре раздался шум. Крикнул милиционер, что сопровождал Лугина. Дверь распахнулась, и человек десять кинулись на комиссара и сковали его руками со всех сторон.
— Наконец-то... — зашипел один из ворвавшихся. — Он, Лугин... Первая ласточка. — Повернулся к офицерику: — Звони в полк: взят помощник начальника охраны города. Везем...
Везем! Поторопился с докладом. В коридоре Лугин развернул плечи, троих откинул от себя. Двое висели на руках. Он ударил одного головой. Сбил. Второй отскочил сам, испугавшись могучего кулака комиссара.
Прыжком пересек небольшой коридорчик, вырвался наружу. Мороз. Ветер. Свобода. Теперь уже он не дастся врагам. Ни за что! Только где конь? Где товарищ? Лугин оглянулся. Вокруг чужие. Бегут с винтовками. Со штыками наперевес. В ярком лунном свете горит белыми кинжалами сталь. Он полез в карман за наганом. Пусто. Гады! Успели взять.
Тогда он повернулся и пошел на винтовки. Чтоб умереть сразу. Или сломить их. Не дали. Сзади навалились на Лугина. Придавили к земле. Вцепились в горло. Задыхающегося поволокли по снегу. Семеро тащили одного. Офицерик визжал:
— В полк его!
Повезли.
Мы проводили машины до угла Ирджарской. Остановились. Глянули вслед двум темным силуэтам, что торопились в сторону Воскресенского базара. Это последнее, что я запомнил из той встречи: заснеженная даль улицы и два громко рокочущих автомобиля. И в них товарищи наши. И еще — непрекращающиеся выстрелы в городе.
Вернулись. Цируль все ходил под окнами канцелярии. Меня удивляла его беспечность. Длинными ногами вымерял тротуар. И снег по-прежнему зло скрипел под сапогами. И ветер мотал полы его шинели.