— Ничего? — спросил я, напоминая о Лугине.
— Ничего.
Он задержал шаг. Вслушался в щелканье винтовок. Возможно, в эту минуту прозвучали те самые предательские семь выстрелов, что сразили Лугина. Но мы этого не поняли. Не знали.
Где-то проскакали кони. Процокали, прогрохали копытами. Полоснули тишину озорные выстрелы. Пролетело все мимо, как напоминание о чем-то тревожном и уже близком. Может быть, кони и заставили Цируля принять решение. Не сразу. Он снова прошел под окнами, поднялся в канцелярию. Попытался позвонить в третье отделение. Не получил ответа. Вышел на крыльцо. Сказал:
— По коням.
На этот раз густой бас Цируля был по-чужому мягким и неровным. Он будто срывался каждый раз, когда надо было закончить слово. И без того сильный латышский акцент мешал ему говорить, сейчас звуки вовсе путались. Мы с трудом понимали Цируля. Но главное уловили: надо возвращаться в отделение и быть готовым ко всему. «Город в осадном положении», — это было четко сказано. И еще: «Революция в опасности...». Почему он знал об этом. Вернее, из чего сделал такой страшный вывод. Никто не доносил ему о причинах перестрелки, ниоткуда не звонили с сообщениями.
Мы расстались на Уратюбинской, Бабаджанов повел старогородской отряд к Бешагачу, мы поскакали к себе на Шахрисябзскую.
— Быть готовым ко всему! — С этим приказом я вернулся к Прудникову.
— Что ж, готовыми, так готовыми, — ответил Василий и велел расставить посты на углу Московской, Воронцовской и Ирджарской, около банка.
Я пошел выполнять распоряжение начальника отделения. А когда проходил двор, обратил внимание на камеры, где содержались арестованные. Несмотря на поздний час, там раздавались голоса. Кто-то гремел засовом. Часовой ворчал:
— Черт бы вас побрал... Не спится...
То ли арестованных всполошила напряженная стрельба, доносившаяся из города, то ли кто-то предупредил их о готовившемся перевороте, и бандюги жадно ловили каждый звук. Нагло вышучивали часового. Он не стерпел и передернул затвором винтовки:
— Вот пришью к стенке.
— Как бы самого не пришили.
— Молчать! — помог я часовому урезонить арестованных. — Город на военном положении. За попытку к бузе — расстрел.
В ответ мне рассмеялись.
Когда в камерах возня, первый признак близкой опасности в городе. Неведомыми путями доходит до заключенных дыхание грозы. Как барометр, они отражают политическую погоду. Я вернулся к Прудникову и сказал о настроениях арестованных. Он при мне велел дежурному проверить камеры и усилить охрану. Не предполагал Василий, что меры эти уже напрасны. Перед рассветом бандиты и спекулянты оказались на свободе.
Я снова направился к двери — надо было расставить посты. Телефон задержал меня. Звонил Цируль. Спросил Прудникова о новостях, потом упавшим голосом, с какой-то тоской сообщил — первое отделение в руках белых. Лугин, кажется, убит.
Прямо скажу, нас всех обдало холодом от этих слов. В первую минуту молча глядели друг на друга. Потом Прудников тихо произнес:
— Что же это, товарищи...
О постах думать уже поздно было. Надо готовиться к бою. Так и решили. Я кинулся на улицу. Но еще раз телефон задержал меня на пороге. Звонок от Цируля. Только не его голос. Возможно, один из работников канцелярии или дежурный взволнованно прохрипел. Именно, прохрипел:
— В городе мятеж...
За тяжелым дыханием человека у трубки слышался какой-то шум. Не то стук в дверь, не то топот ног. Потом ясный звон стекла, разбитого вдребезги. Выстрел...
Трубка лежала на столе, там, в канцелярии, и она фиксировала звуки. А дежурный молчал. Молчал. Или его уже не было...
Вот они, господа...
Пегашка носил меня по Воронцовской, как ошалелый. Никогда такой прыти за ним не водилось. На месте не стоял. Придержишь чуток, а он уже просит повод, зовет куда-то. Разгорячился. Видно, бой слышал, сердцем чуял схватку близкую — кавалерийский конь, фронтовой, небось, не один раз в атаки ходил, вот и рвался вперед.
А противник еще не появился. Таинственный противник, до сих пор не названный никем и не показавшийся открыто. Пальбу на Уратюбинской мы ясно слышали, знали уже, что совершено нападение на канцелярию начальника охраны города, сам начальник охраны исчез. Можно было, конечно, кинуться отрядом туда, схватиться с налетчиками, но как оставить управление милиции. Здесь камеры с заключенными, все дела следственные, секретная часть тут. Напротив уголовный розыск. Там тоже заключенные и тоже следственные материалы. Попади все это в руки врага — и сила его возрастет. Нет. Главное управление милиции надо защищать до последнего.