— Это — мысль, — подхватил Янковский. — Давайте решим сразу.
Капитан бросил на подчиненного недовольный взгляд, но ничего не сказал. Постучал пальцами по столу.
— Не смею настаивать на своем предложении, — извинительно произнес Оранов, — поскольку капитан Мацкевич приказом военного диктатора края назначен Чрезвычайным комиссаром и командующим крестьянской армией, о чем я уполномочен сообщить господам офицерам.
Он хотел еще что-то добавить, но его уже не слушали. Беляки встали и дружными хлопками приветствовали Мацкевича.
Нельзя сказать, что он был польщен или удивлен, или обрадован, лишь хмурость исчезла с лица на время, и капитан кивнул спокойно подчиненным. И Оранову кивнул, который присоединился к общему приветствию. Когда возгласы одобрения стихли, командир батареи продолжил сообщение свое:
— Я должен познакомить вас с последним приказом «Временного комитета». — Он извлек из кармана листовку, выпущенную мятежниками утром 20-го января. Осипов призывал в ней все контрреволюционные силы объединиться, создать правительство без большевиков, грозился открыть Ашхабадский фронт, соединить свои усилия с интервентами...
Офицеры слушали со вниманием, одобрительно кивали, бросали реплики: «Смело!», «Правильно», «Наконец-то!». Поручик Янковский, когда последняя фраза была дочитана, вырвал листок из рук Оранова и потряс им в воздухе:
— Господа! Господа, это же исторический манифест. Это... — Он захлебывался восторгом. — Это — новая эра...
Возбуждение охватило беляков. Они жали друг другу руки. Краснолицый выхватил наган, намереваясь салютом выразить свои чувства. Но Оранов остановил его:
— Боже упаси! Что подумают мобилизованные.
— Не сметь стрелять при командующем! — крикнул поручик и схватил «ополченца» за руку. — Колбасу жри лучше...
Никишкин недовольно поморщился, сунул наган за пояс и вооружился недоеденным полукружком колбасы. Буркнул:
— И то дело...
Едва порыв восторгов стих, Оранов поднял ладонь, призывая к тишине:
— Господа, я должен сообщить еще одну приятную весть... Если разрешите, ваше благородие?
Мацкевич сдержанно кивнул:
— Сделайте милость...
Он был все так же сух и холоден. Хмурость не покидала его. Приняв свой высокий сан и поблагодарив офицеров, он снова насупился. Общее ликование не трогало капитана, почести не смягчали суровость, наоборот, она стала еще жестче. Какая-то тень озабоченности легла на его лицо. Глаза настойчиво и зло сверлили Оранова.
— Не только оружие, чай и сахар велено передать крестьянскому ополчению...
Чай и сахар! В то время, когда кусочек рафинада казался сказочной роскошью, на голову белякам свалились целые мешки его. Да, так и сказал Оранов — два вагона сахара и чая. Ему поручил Агапов взять все это на станции Вревская и передать командующему крестьянской армией капитану Мацкевичу.
Снова шквал восторгов. Снова Янковский захлебывается словами об исторической миссии Туркестанской военной организации. Никишкин уже не пытается выхватывать наган, только хлопает по рукоятке ладошкой и сыто хохочет:
— Сахарок... Пузо соскучилось по сладости... Даешь сахарок!
Подобрел и Мацкевич. Понял, продовольствие лучше всяких лозунгов и доводов поможет ему привлечь к борьбе кулаков. Они за куль сахара полезут в огонь. Поэтому, когда Оранов поставил перед офицерами вопрос — как поступить, сначала выдать оружие и всей ватагой ехать за продовольствием во Вревскую или прежде подцепить там вагоны с чаем и сахаром и, вернувшись на Кауфманскую, раздать то и другое мобилизованным, Мацкевич избрал второе. Он побаивался, как бы его ополченцы, учуяв добычу, не бросились грабить. С винтовками в руках они могли наделать черт знает что, даже пострелять собственных командиров, если бы те попытались остановить их. К тому же, у мобилизованных рядом семьи, им ничего не стоит, захватив продовольствие, разойтись по домам.
— Едем, значит? — уточнил Оранов.
— Едем, — твердо ответил капитан. — Это ведь не далеко?
— За сорок минут обернемся.
Я увидел Мацкевича, распахнувшего дверь и крикнувшего своим ополченцам:
— Братцы! Едем за чаем и сахаром. Для вас. Через час ждите. Сотникам подготовить списки на оружие и продовольствие!
На последних словах состав тронулся. Мне пришлось на ходу вскочить во второй вагон, чуть приоткрытый на всякий случай. Попал сразу в руки Комочкова. Он ждал меня и втянул за шинель во внутрь. Я не знал, о чем и как договорились в служебном вагоне Оранов и Глухов, но догадался, что офицеры клюнули на поживу, и теперь все дело во времени. Так и передал ребятам: