Поначалу Антон не испытывал ничего, кроме усталости и отупения. Так с ним случалось и прежде: сознание отключалось, иначе можно было сойти с ума. Миром управляло зло. Противиться злу было все равно что противиться смерчу, землетрясению, волне-цунами, проникающей радиации. К примеру, законы страны запрещали убивать школьников. Каждый случай расследовался. Но это была ненадежная защита. При встрече с вооруженными, да и невооруженными людьми Антон обычно опускал глаза. Встречаться взглядами с себе подобными было опасно. Он и сейчас шел по тропинке опустив глаза.
Куда?
Но мучить — зачем они прострелили Теллеру ноги? — распиливать живьем беззащитных инвалидов… Антон почувствовал, как в нем поднимается тяжелая ярость, как отрывается от тропинки взгляд. Он обнаружил, что тяжелый, полный свинцового недоумения его взгляд устремлен… в небо. Антон забыл, что несколько месяцев назад, когда он только попал сюда, мысль перебить инвалидов и завладеть их имуществом не казалась ему дикой.
Он вдруг понял, что нет, в сущности, более острого ощущения, нежели охота человека на человека. Раньше он всегда ощущал себя преследуемой или потенциальной жертвой, охотником — никогда. Он и сейчас выходил на охоту не по доброй воле. Он шел охотиться на вооруженных охотников, которые в свою очередь всласть поохотились на невооруженных и беззащитных инвалидов. Антон подивился странной закономерности: охотники с удовольствием охотятся на неохотников; затем на самих охотников без всякого удовольствия выходит случайный, но неотвратимый неохотник.
Как сейчас он.
У Антона закружилась голова. Жизнь спуталась, затянулась в нераспутываемый узел. Инвалиды могли запросто убить его, но вместо этого дали работу, помогли. Елена тоже могла убить его, но — подарила волшебную электронику, рассказала много интересного. Зола не только не убила его, но спасла от смерти, убив другого. Мир сделался угрюмым, темным и тесным, как переполненный, неизвестно куда несущийся поезд. В какую бы сторону ни сквозила мысль Антона — нигде не было ей простора и перспективы.
Антон вдруг обнаружил, что бежит бегом, — так не терпится ему приступить к делу… Узел распутался, торчащие во все стороны хвосты соединились в прямую линию, мысль обнаружила четкую и долгую, или недолгую — сколько ему осталось жить? — перспективу: он накажет убийц — сделает это, а дальше пусть будет то, что будет.
Антон вышел к оврагу, за которым начиналось болото, где по ночам светились змеи. В землянке на склоне оврага Елена отдыхала после походов за травами. Антон зашел в землянку — промыть и перевязать рану на плече, привести в порядок оружие.
Из болотного оврага к инвалидам было два пути. Один — вдоль стены по холмам. Антон подумал, что если солдаты пытали инвалидов, а они не могли не пытать их на предмет припрятанных ценностей, — существовал неписаный экономический закон, согласно которому лишаемый жизни должен был отдать все свое имущество убийце, — то вполне могли узнать, что где-то здесь шляются молодой дезертир и сумасшедшая старуха. Стало быть, могли и ждать у стены. А могли, и не ждать — старуха и дезертир не представляли для солдат большого экономического интереса. Второй путь — через болото — Антону показала Елена. Он был опасен: можно было провалиться в трясину, потерять сознание от ядовитых наркотических испарений. Елена шла впереди с шестом. Антон следом, замотав, как и она, лицо пропитанной самогоном тряпицей, оставив лишь щелочку для глаз. Антон не был уверен, что запомнил, как идти. Впрочем, это не имело значения. Деваться некуда. Болотный путь выводил в инвалидные тылы.
Антон вырезал из молодого гибкого дерева шест, замотал лицо сухой — самогона в землянке не было — тряпицей, ступил на сомнительную тропку, едва заметную в пузырящейся черной зелени. Елена говорила, что разметила путь вешками, но никаких вешек Антон не обнаружил. Только радиоактивные змеи, отдыхающие на широких красных болотных лопухах, как на кроватях, тупо и сонно смотрели на него, постреливая электричеством.
Вскоре Антон почувствовал себя, как если бы только что снялся с иглы после хорошей дозы очищенного наркотика, когда нет гнусного жжения в крови, свидетельствующего, что качество наркотика оставляет желать лучшего. Шест шел сам по себе. Антон сам по себе. Вокруг простиралась топкая мразь. Прежде в подобном состоянии Антон давно бы залег где-нибудь в укромном местечке. Нынче же шел, причем не по прямой дороге — по болоту, где шаг в сторону — и… «Хорошо хоть без мучений и быстро…» — Антон совершенно утратил контроль над собой, однако шест странным образом все еще втыкался в болото, ноги — прыгали по кочкам.