— Сожалею, что вынужден просить — даже требовать — чтобы вы ехали в такое время, — вздохнул фон Айссен, снова закрывая ставни. — Я был бы рад, если б представилась иная возможность, но, боюсь, ни вы, ни я ею не располагаем.
— Дело жизни и смерти, — понимающе кивнул Мэтью и тут же прищурился. — Но… постойте, что вы имеете в виду, говоря «в такое время»?
— В ночное.
Мэтью непонимающе качнул головой.
— Простите, сэр, но я не могу взять в толк: в чем же разница? Разве не будет благоразумнее…
— Я требую, чтобы вы доставили конверт моему брату ночью. — Эти слова прозвучали тихо, фон Айссен говорил почти шепотом, но в голосе его звучала непоколебимая властность. — И никто не должен к нему прикасаться. Никто другой. Не говорите Бэкетту о задании. И вообще никому не говорите. Это дело касается только моего брата. И доставить конверт нужно непременно ночью. Вы все уяснили, сэр?
— Я прекрасно понял ту часть задания, в которой говорится, что о послании не должен знать никто, кроме вашего брата. Нетрудно понять, что сообщение секретное. Но… почему непременно ночью?
— Он отягощен недугом, который заставляет его испытывать сильнейшую боль при столкновении с солнечным светом. Он лишен возможности выходить на улицу при свете дня. Вынужден выходить только ночью.
— Этот недуг… — помедлил Мэтью, — он есть и у вас? Поэтому вы не могли поговорить со мной в агентстве завтра утром?
Фон Айссен не отвечал примерно минуту. Затем он слегка улыбнулся, и улыбка его больше походила на резаную рану от бритвы.
— Да, вы правы. Это семейное заболевание.
— Мне жаль.
— С чего бы? — фыркнул фон Айссен. — Не вы ведь его вызвали.
Мэтью в ответ мог лишь растерянно пожать плечами.
— Позвольте мне продолжить, — кивнул фон Айссен. — Покинув таверну Бэкетта, вы направите свою лошадь по дороге, отмеченной на карте. По моим расчетам, путь отнимет у вас еще один день, прежде чем вы доберетесь до дома моего брата. Затем вы отдадите ему конверт, он окажет вам гостеприимство, вы сможете провести ночь в его доме, а следующим утром отправитесь обратно. Это ясно?
— Да, вполне.
— Вот и прекрасно. И еще… вам стоит взять с собой пистолет. Лучше даже два. Будьте готовы применить их в случае необходимости.
Мэтью уставился на лежащие на столе монеты и с трудом сумел отвести о них взгляд, услышав последние слова гостя.
— Что?..
— Вы меня прекрасно расслышали.
— На дороге встречаются опасные индейцы?
— Индейцы, бандиты, лесные звери, — пожал плечами фон Айссен. — Так что имейте при себе два пистолета. А лучше три.
К горлу Мэтью поступил тяжелый комок, и он с трудом проглотил его, надеясь, что это укроется от внимания фон Айссена.
— Я полагаю… такое дело больше подойдет для другого сотрудника нашего агентства Хадсона Грейтхауза.
Или для солдат, — подумал он. Ему было неприятно об этом сообщать, но он понимал, что должен:
— Я… не уверен, что подхожу для этой работы. В смысле, у меня еще не так много опыта в подобных делах, как у…
— О, вы, верно, шутите! Набиваете себе цену, не так ли? Знаете, после всего, что я прочитал о вас в той газетенке, я никогда в жизни не поверю, что хоть кто-то из ваших… гм… сослуживцев справится с этой работой хотя бы наполовину так же хорошо, как вы!
— Но, возможно, я мог бы попросить Хадсона Грейтхауза отправиться со… — Он осекся на полуслове.
Нет, даже не думай об этом.
В этом случае Хадсон Грейтхауз будет насмехаться над ним до скончания веков. И, по правде говоря, заслуживает ли он — Мэтью — своего места в агентстве, раз опасности вызывают у него такой ужас?
Перед тем, как отбыть в Англию, Кэтрин Герральд оказала ему огромное доверие. Она была уверена, что он справится с любой ситуацией, в какой бы ни оказался. И разве это задание — не повод показать себя? Он может и должен попытаться оправдать доверие мадам Герральд.
В конце концов, Мэтью пережил нападение медведя и успешно разобрался в деле Королевы Бедлама. Наверняка он найдет способ сладить и с индейцами… или с бандитами… В любом случае, он не готов был прослыть неудачником в глазах Хадсона Грейтхауза. А особенно — не был готов прослыть неудачником в собственных.
— Ну хорошо, — постарался как можно бодрее произнести он. — Я возьму два пистолета.