- Вот же… — поняв, что ругаться при наставнике не очень-то предусмотрительно, Раинер замолчал, но потом все-таки не выдержал: — Откуда вы сбежали, госпожа? Из-за чего?
Будь это кто-то другой, я бы рассмеялась. Но боевой послушник и его жутковатый наставник к веселью не располагали, и я ограничилась тем, что позволила себе сесть поудобнее и бледно улыбнулась.
- Я не госпожа, Ваше Святейшество, брат Раинер, — просветила я обоих сразу. «А потому и не собираюсь свою монетку просто так жертвовать храму!» — осталось невысказанным, но, кажется, они это и так поняли.
- Вот что, — настоятель поднялся со скамейки и болезненно поморщился, схватившись за поясницу, — я думаю, Бланш не откажется отмыться и обогреться во внутренних помещениях. А за завтраком обсудим дальнейшую судьбу артефакта.
Я подавилась протестами. Отмыться?! Благоухающая храмовым мылом женщина вызовет что угодно, кроме жалости. Как работать-то потом?!
Но, если по совести, отмыться мне хотелось. Давно и мучительно сильно. А тут еще и мыло дадут!
И, если задуматься… кажется, срезанный у храмовника тощий кошель круто изменил мою жизнь, к чему бы ни пришли завтрашние обсуждения. Заставят меня вступить в Орден или выкупят монетку — это шанс никогда не возвращаться в трущобы. Ну, разве что во втором случае — через пару лет, когда закончатся вырученные деньги. Но это еще зависит от того, какую цену заломить…
Погруженная в свои мысли, я покорно пошла во внутренние помещения за злющим Раинером, периодически косящимся на меня через плечо. Если бы я знала, что разбуженная ради такого дела прислужница, прикинув, сколько раз придется менять воду в бадье, попросту вытряхнет меня из лохмотьев и для начала выставит обратно под дождь, покорности было бы гораздо меньше.
Глава 2 Синод и мертвецы
Без толстого слоя грязи я чувствовала себя почти что голой.
Под защитным колпаком из уличной пыли и человеческого пота обнаружилась непривычно светлая кожа, сейчас чуть стянутая от воды и мыла; из-за давно позабытого ощущения чистоты казалось, что меня с ног до головы натерли мятой. Волосы, прежде образовывавшие что-то вроде спутанного войлочного шлема, теперь распушились и обрамляли лицо мягким каштановым облаком. Прислужница ворчала, что ей пришлось извести месячный запас моющих средств, но, по всей видимости, результатом своих трудов осталась довольна.
В отличие от меня.
В общую трапезную меня не пустили, чему я втайне порадовалась — попадаться в нынешнем незащищенном виде на глаза целому Ордену не хотелось совершенно. К счастью, старик настоятель предпочитал завтракать в своих покоях — и, судя по всему, чревоугодничал несколько больше, чем то позволял устав, но на этот счет я предпочла промолчать. Все равно поделится, куда ж ему теперь деваться?
Наставник храмовой дружины, по всей видимости, думал точно так же, потому что коротко кивнул вместо приветствия и указал на место напротив себя, где стоял второй столовый прибор. Я покорно уселась, судорожно пытаясь вспомнить, чем тут что полагается есть, но потом махнула рукой. Не может же он всерьез ожидать, что уличная попрошайка покажет отменное знание светского этикета и правил поведения за столом?
Но, похоже, примерно этого настоятель и ждал.
- Значит, и правда не благородное сословие, — несколько разочарованно констатировал он, ловко разделываясь с запеченной целиком уткой.
Я утащила из вазочки здоровенное яблоко и утвердительно зачавкала.
Из открытого настежь окна виднелся знакомый дуб. В келье, где мне позволили заночевать, крошечная отдушина под потолком была надежно перекрыта грубыми дощатыми ставнями, по коридору ночью то и дело проходил патруль, а к настоятелю меня провел лично Раинер, подозрительно собранный и бодрый для такого раннего утра.
Яблоки яблоками, но вывод напрашивался единственный. Даже если мне не удастся продать артефакт самим храмовникам, его вполне можно сплавить посредникам — пусть и чуть дешевле, зато не придется выслушивать неуместные вопросы и старательно обходить такие вот неуклюжие ловушки с тремя вилками и двумя ножами. А главное — в ближайшее время не нужно будет снова выходить на улицу и молиться, чтобы и сегодня у стражи глаза глядели в другую сторону.
Бежать!
Настоятель, видя, что потенциальный член Ордена занят отнюдь не положенными благочестивыми мыслями, прокашлялся — тщетно. Звук кашля, даже самого надсадного, привычным к трущобному шуму ухом воспринимался как совершенно обыденный фоновый звук, на который можно не обращать внимание.