- Откуда ты? — махнув рукой на вежливость, в лоб спросил настоятель.
- С Захолустного перекрестка, — предельно честно ответила я. Пришлось постараться, чтобы скрыть озорной блеск в глазах, но раздосадованная физиономия духовного наставника Ордена того стоила.
- И родилась ты там же?
Я неопределенно пожала плечами. В трущобах про храмовников рассказывали такие байки, что впору поклоняться послушникам, а не богам; я не верила ни в тех, ни в других, но открыто врать все равно не решалась.
- Ваше Святейшество, при всем уважении… я не из тех людей, у которых есть возможность вести родословную с Начала Начал.
- Однако возможность получить образование ты все-таки нашла, — нахмурился старик.
Я с трудом удержалась, чтобы не поджать губы. Предсказуемо: настоятель, как и все местные, искренне полагал, что женщины, умеющие читать, приносят несчастья. То есть все женщины приносят несчастья, ибо суть отродья Темного Облака, посланные во искушение, и так далее, и тому подобное… но если эта паршивка еще и читает, то и вовсе спасу от нее нет.
Я предпочла промолчать. Лично мне образование никаких несчастий не принесло, но и пользы — тоже.
Ну чего мне стоило просто прикинуться деревенской дурой, испуганной и полоумной? Проклятый шок…
- Думаю, это достаточная причина, чтобы не рассматривать меня как послушника, — вздохнула я. — Присутствие женщины в Ордене Арката, боюсь, не лучший стимул для приобщения к божественной благодати, — у меня вырвался нервный смешок, и я опустила глаза, рассеянно рассматривая синяки на запястьях, робко выглядывающих из-под монастырской рубахи.
Мои привычные лохмотья прислужница сожгла сразу, а форма храмовых дружинников, разумеется, была рассчитана на взрослых мужчин. В итоге мне досталась белая рубаха, короткие детские шаровары и длинное верхнее платье без рукавов, зато с разрезами вдоль бедер, расшитое оленятами; а подходящей обуви и вовсе не нашлось. Как ни странно, мне шло, и мысли я вызывала какие угодно, кроме связанных с орденскими обетами, и настоятель поморщился, вынужденно признавая мою правоту. Но от своего решения не отказался.
- Если бы дело было только в артефакте, поверь, никто бы не стал тебя удерживать, — прямо заявил он. — Но активировать его может ограниченный круг людей. А против неупокойников он практически незаменим.
Я машинально потянулась к наглухо застегнутому воротнику. Монетку я оплела выпрошенной у прислужницы ниткой и аккуратно повесила на шею, — а теперь мне казалось, что недобровольная милостыня недовольно ворочается под рубахой.
- Тот храмовник, раненный на болоте… — начала я и замялась, не зная, как сформулировать вопрос, но настоятель понял и так.
- Нет, Гильберт его активировать не мог. Да и вряд ли вообще понимал, что попало к нему в руки, — мрачно констатировал он. — Иначе не погиб бы так глупо.
Я виновато опустила глаза. Нет, никто не ждал, что я вытащу здоровенного дружинника на своем горбу, да и о его местонахождении я известила первый же попавшийся отряд, но…
Но с подобной чувствительностью стоило распрощаться два года назад.
- И что же такого особенного во мне? — сама эта мысль вызвала у меня насмешливое фырканье.
- Если бы я знал, — снова поморщился старик, — то нашел бы похожего человека среди членов Ордена. Но колдуна казнили раньше, чем он передал нам записи.
- А они сохранились? — встрепенулась я. Настоятель одарил меня недоверчивым взглядом.
К дому колдуна люди подходить боялись даже теперь, когда он опустел, и передавали из уст в уста слухи — один другого страшнее и невероятней. И про огненные ловушки в полу, и про говорящую дверь, выстреливающую шипами, и про стаю ворон в спальне, и про растворенный в самом воздухе яд… Одно точно: из любопытных, сунувшихся в дом, не вернулся никто.
- Даже если и так, — невесело улыбнулся старик, — кто же их достанет?
В моем неверии определенно были свои плюсы. В монетке, способной превратить неупокойника в пепел, — и подавно.
- Это уже моя проблема. Лучше обдумайте вот что: сколько вы готовы заплатить за комплект из монетки и записей?..
В городе могла твориться какая угодно чертовщина, нищие на паперти сидели в несколько рядов, протягивая руки, грязи было дозволено булькать вдоль центральных улиц, а зловонию — тяжелым облаком окутывать хоть храм, хоть замок герцога; но проклятого колдуна жить под защитой крепостных стен никто, само собой, не пустил. Его выселили вниз, на болото, под сень искривленных деревьев и темного мха, свисающего с их темных ветвей.