Они? Не они? Как нелепо было даже думать о том, что эти женщины явились к ней в дом, сорвали с нее одежду и оставили на крыльце груду мертвых грызунов!
Она пришла сюда, чтобы просто посидеть, поучаствовать во всеобщем веселье, побыть нормальной мамой! Только и всего!
Она слушала, как другие матери, довольные матери, обсуждают рецепты любимых блюд детей. Все они, судя по всему, дружили. Она старалась не встречаться с ними взглядами, смотрела в свой телефон и чувствовала легкое превосходство, что ей нет дела до легинсов и увлажняющих масел. Она чувствовала себя образованной. Чувствовала себя интересной и независимой и не хотела быть похожей на счастливых мамаш. Значило ли это, что она не хотела быть счастливой? Нет. Она просто хотела другого варианта.
Все это время она искоса поглядывала на заядлых Книжных Мамочек – тех, кому по-настоящему нравилось быть мамочками, продавать травы и целыми днями заниматься развитием детей – и главной среди них была, конечно, Джен с ее подкрученными ресницами и подведенными бровями. Ее консилер был нанесен так тщательно, что скрывал малейшие недостатки. У нее были безупречный маникюр, педикюр и гладкие ноги. Она улыбалась и беззаботно болтала о травах, о том, что она обожа-ает Мамби (что бы это ни было) в те дни, когда просыпается не в духе, будто эта мать, эта Джен, имела хоть какое-то представление о том, что значит по-настоящему быть не в духе.
Ночной Сучке захотелось сказать: да ты вообще знаешь, что такое не в духе? Ты когда-нибудь кричала на близняшек, в голос, посреди ночи? Кричала, а потом пыталась снова уснуть, когда твою диафрагму разрывал гнев? Ты когда-нибудь рыдала оттого, что они хотят еще воды, еще что-нибудь съесть, в десять вечера, прямо по-настоящему рыдала в голос, чтобы твои же дети тебя же и пытались успокоить? Ты когда-нибудь запиралась в ванной на целых двадцать минут, чтобы порыться в телефоне, пока твой ребенок колотит в дверь и вопит «МАМА!» во всю свою мощь, и рыдает, и, может быть, получает очередную психологическую травму?
Иногда – хотелось сказать Ночной Сучке, ошарашив всех до сладостной тишины, – я мечтаю о том, чтобы сесть в машину и ехать, день и ночь ехать как можно дальше на юг, пока не доберусь до грязного пляжа, не сниму номер в дешевом мотеле и не буду целыми днями пить ужасную пина-коладу, сидя в выцветшем шезлонге.
Иногда – думала Ночная Сучка, представляя, как бросает свои слова в эти красивые, счастливые лица, – я мечтаю о том, чтобы бросить семью, бросить всю эту жизнь.
Так что нечего рассуждать о том, как ты бываешь не в духе, хотелось ей крикнуть. Нечего.
Пока библиотекарша читала о грустном великане, которого просто нужно было обнять, Ночная Сучка изучала лицо Джен до мельчайших складочек у глаз, до белых следов тонального крема в этих складочках. Неужели эта женщина, эта идеальная мать, тоже недавно превращалась в собаку? Неужели шаталась по городу? Как вообще можно понять, кто из матерей превращается, а кто нет? Не может же она быть единственной? При мысли о том, что она – единственная мать во всем зале, во всем мире, которая бродит по ночным улицам под фонарями, полуженщина, полуживотное, Ночная Сучка ощутила чудовищное одиночество. Ее распирала тревога. Ей нужно было подружиться с кем-то из матерей! Нужно было что-то сказать! Нужно было, по крайней мере, попытаться: чуть улыбнуться, сказать хоть слово. Нужно, нужно, так нужно завязать нормальные человеческие отношения, иначе она могла спятить, если уже не спятила. Все, что от нее требовалось – просто сказать как можно жизнерадостнее: ваш сынишка такой милый! Или, с пониманием: мы тоже любим крендельки! Или, закатив глаза и указывая на мальчика: он просто помешан на паровозах. Или самое простое: ну как там травы?
Просто какая-нибудь глупость, какая угодно, лишь бы она открыла дверь для долгого бессодержательного разговора. Почему это так сложно?
Она посмотрела на маму слева, хотела улыбнуться, но женщина рылась в сумке, а рядом визжала, вся в соплях, маленькая девочка. Справа Джен, закрыв глаза, что-то напевала, укачивая одну из близняшек.
Библиотекарша дочитала книгу, Ночная Сучка погладила непослушные волосы сына, а потом рассеянно, инстинктивно, наклонила голову и лизнула кудрявую прядь у него на макушке.
Даже не успев лизнуть его как следует, Ночная Сучка дернулась, будто ее ударили электричеством. Все ее тело бросило в жар, в холод и снова в жар, кровь прилила к ушам, и они покраснели. Она выпрямилась, закрыла глаза, глубоко вдохнула.