В. У.!
Я думаю о тоске, тоске настолько глубокой, что она способна разорвать на части. Я думаю о тоске по неизвестному существованию или по лучшей жизни, без какого-либо представления о том, какими будут ее детали. Нет, даже не так – я думаю о том стремлении, которое объединяет всех женщин, всех матерей. Что это за тоска? Как мы можем тосковать о чем-то, не связанном с нашим потомством?
Как будто рождение ребенка позволяет женщине увидеть бесконечный потенциал, позволяет увидеть саму бесконечность. (Имею ли я смысл?)
Как будто рождение ребенка не утоляет глубокую тоску, а только усиливает ее.
Смотри, говорит мать, смотри, на что я способна. Я творю жизнь. Я – жизнь.
Но…
Ваша М. М.
Ее спальня: конура из бежевого пластика, внутри которой лежали пушистое одеяло и тонкая подушка, притащенные сыном из кровати; пышный фикус в углу, возле которого были разбросаны земля и грязь; собачья миска из нержавеющей стали, полная пресной воды; еще одна миска из нержавеющей стали, полная печенья в форме костей; множество ковриков из искусственного меха – белых, кремовых, белых с серыми краями, черных, – разбросанных по комнате, по полу, по стульям, по кровати; ловец снов у окна, белые перья которого мягко развевались на ветру; груды одежды, кое-где сложенные в идеальные стопки; чересчур дорогой льняной кафтан с порванным швом на спине, дырочками, потрепанными краями, испачканными чем-то коричневым; черная атласная маска для глаз; сыворотки; деревянная коробка с вяленым мясом; аэрозольный баллончик с лавандовой смесью; кусок веревки; скомканные носки, когда-то влажные, но теперь высохшие и почти покрывшиеся коркой; два грязных теннисных мяча в углу; штук двенадцать пышных перьев на комоде; картина на стене: кролик в зеленой траве и одуванчиках; подушка без наволочки, с обгрызенными углами; стопка детских книг: сказки Гримм, книга о французских картинах, книга о медведях, книга о пчелах, книга о поездах – сложенные на полу у кровати; свето-отражатель, присосавшийся к окну, рисовавший на стенах радугу, когда солнце отражало его в самый подходящий момент; множество ваз со свежими и несвежими полевыми цветами; настоящая шкура енота, наброшенная на зеркало; куча палочек, очень удобных, чтобы грызть. Конечно, нужно было прибраться к возвращению мужа домой. Конечно, следовало навести порядок, достаточный для того, чтобы не потребовалось ничего объяснять.
«Это игра», – повторяла она себе под нос, собирая палочки и перья, расставляя их в вазы, чистя подушки, запихивая груды одежды в стиральную машину. «Это просто эксперимент», – говорила она, наливая свежую воду в миску. «Это… то, что мне нужно», – заключила она, снимая с кровати несвежее белье. Она бросила грязную рубашку мальчику, он побежал за матерью на четвереньках и, как его учили, зажал ткань во рту и сбежал вниз по лестнице – он тренировался весь день, – и повернул за угол, к корзине для белья.
Вернувшись, он послушно сел у ее ног, повернулся идеальным личиком к ней и тоненько-тоненько зарычал, не как обычно рычат дети, а как рычал бы ребенок, который на самом деле был наполовину собакой и говорил на освоенном им языке. Этот гортанный тихий звериный звук наполнил Ночную Сучку такой любовью, что все в ней сжалось от боли.
Какой хороший мальчик, сказала она, погладив его по голове, сев на корточки, чтобы прижаться к его шее. Она прижималась лицом к его свежему, мягкому личику и чуть не плакала. До чего же хороший мальчик.
Чувствуя, как что-то меняется, развивается, принимает новые формы, хотя и не понимая до конца, что именно, муж звонил ей каждый вечер из печального гостиничного номера где-то в Южной Дакоте.
Как твоя работа? спрашивал он.
Работа, повторяла она и после долгой паузы добавляла: Работа есть жизнь. Что тут обсуждать.
Лааадно, говорил он.
Я так долго была оторвана от работы, от себя, но сейчас вижу, что работа и жизнь – единое целое, и моя задача – находить между ними связи. Мне кажется, я понятно объяснила.
Ты наелась этих своих пастилок с марихуаной? спросил он и тут же понял, что говорит не с женой, а с пустотой. Она положила трубку. Она ушла.
В. У.!
Недавно я размышляла о том, что такое художник и каким может быть само искусство. Вдумайтесь: животное, размазывающее краски по тканым волокнам, чтобы создать комбинацию определенных цветов, различными способами признанную привлекательной, доставляет удовольствие группе других животных и раздражает представителей той же породы, которым не нравится смотреть на эту комбинацию, которые не находят расположение цветов интересным или удивительным, иногда даже приходят в ярость от красок на волокнах, временами в такую ярость, что собираются вместе возле мест обитания, созданных для размещения измазанных красками волокон, и не позволяют другим животным заходить в них, потому что находят эти волокна пугающими, опасными, аморальными. Представьте себе подобный расклад.