Ей просто хотелось… увидеть кролика. Вдохнуть его запах. Может быть, немного изваляться в нем, а потом, конечно, принять долгий горячий душ с большим количеством мыла и всего остального, что помогает вернуться к цивилизации.
Она нашла кусочек мышцы, замаринованный в грязи. Что она ощутила – запах разложения? Минеральный привкус грязи и старой крови? Почти сладкую гниль самой плоти? Всего лишь небольшой кусочек, подумала она. Даже не кусочек, а скорее прикосновение языка. Это будет своего рода вяленое мясо, сказала она себе, которое так приятно жевать. Сочное. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула, держа в руках клочок падали.
Муж стоял в сумерках за ее спиной. И молчал.
Она думала, что ее охватит паника, но ощутила лишь безграничное спокойствие. Он знал. Он видел, кто она такая. Она такой и была, ведь верно? Он мог с этим справиться. Она была девушкой, женщиной, беременной женщиной и матерью, а теперь станет вот этим существом, каким бы оно ни было. Диким, буйным существом со странными желаниями. Упрямым и злым, но вместе с тем мягким и нежным. Творцом и темной силой, бродившей в ночи. Благородным намерением и грубым инстинктом.
Привет, захотелось ей сказать. Я твоя жена. Я женщина. Я животное. Я стала всем. Я новая и вместе с тем древняя. Мне должно быть стыдно, но стыда уже нет.
Твой новый проект, сказал он и рассмеялся. Вся твоя собачья чушь. Полночные прогулки. Я понял.
Да, ответила она, погружаясь глубоко в пустое, открытое пространство внутри нее, где она долго смотрела в бескрайнее, бесконечное небо. Она пыталась что-то вспомнить. Это было так далеко. Ее муж ждал. Темная рана, окружавшая их, шевелилась и щелкала. Животные над их головами носились по веткам, листья тяжело подпрыгивали.
Да, сказала она, помолчав. Она смотрела на мужа так, словно видела его впервые. Да, с собаками. Проект.
Бросив останки кролика в грязи, она подползла к нему, пригнулась, зарычала, стала царапать землю. Она рванулась вправо и взлетела, помчалась по периметру лужайки, чтобы ощутить силу своего тела, ощутить прохладный ночной воздух на коже и в волосах. Она перепрыгнула через невысокий забор и покатилась по заросшей траве лужайки их соседа, почесывая спину, бедра, ноги, подошла к полевым цветам, помочилась на них.
Она видела мужа – темное пятно на темной лужайке – и побежала к нему, снова перепрыгнув через забор одним изящным движением, наскочив на него, положив руки ему на плечи, измазывая его шею запахом грязи, сырости и собаки. Сбила мужа с ног, лизнула его лицо, шею, живот, вдохнула запах его промежности, взялась зубами за край его боксеров и потянула вниз.
Он рассмеялся. Он смеялся, и смеялся, и смеялся, и вскоре они оба были собаками и любили друг друга.
Потом, в душе, муж положил руки на ее исцарапанные плечи, заглянул ей в глаза.
Это твоя лучшая работа, сказал он, и что-то в его лице смягчилось и сломалось. Хотя они были вместе больше десяти лет, она осознала лишь сейчас. Глядя в его лицо, она увидела, что он любил ее и гордился ею. Всем, что она делала. Что он никогда не хотел разрушить ее карьеру. Что он всегда желал ей счастья, делал все возможное, чтобы дать ей возможность творить, видел, что в ней бушует сила, не зависевшая ни от него, ни от их сына, но вместе с тем контролируемая ими. Что он готов ради нее на все возможное, потому что любит ее, предан ей, и это почти детское обожание никуда не делось, пусть и скрылось в суете дней долгих и долгих лет.
Матери слетались стайками по двое-трое. Они сегодня надели все то, что тщательно берегли от маленьких липких ручонок: воздушные шелковые блузки, сексуальные топы с открытыми плечами, белоснежные брюки. Они взяли с собой свои самые дорогие сумки. Они все выглядели изумительно, эти матери, и вокруг них витала атмосфера легкости.
Был конец сезона, время, когда цикады раскрываются в полный голос, пробуждая в каждой матери долгое ощущение тоски, когда ветер легко касается их рук и с прохладой отлетает прочь. Время, когда растрепанные школьники бредут по тротуарам, и всей тяжестью наваливается печальный туманный груз прожитых лет, бесконечные а если бы и могло бы, воспоминания о прекрасных полуголых юношах и мокрых пляжных полотенцах под щеками, высоком белом солнце, холодной грозди зеленого винограда, наполняющего сладостью рот. Да, было идеальное время, идеальная ночь, чтобы чувствовать, и пить, и забывать.
Они пришли в дом Ночной Сучки, толком не зная, зачем, зная только, что будет вино. Джен провозгласила сама себя почетным послом, сделала и всем раздала пригласительные и, не смолкая, говорила о том, каким новаторским и абсолютно авангардным будет предстоящее мероприятие. Это были Книжные Мамочки – все до единой – фанатки целебных трав, легинсов и эфирных масел. Да, пожалуй, это были все самые активные мамочки города, настоящая орда, собрать которую удалось во многом благодаря усилиям Джен, стоявшей теперь с программкой в руке у куста жимолости возле подъездной дорожки. На ней был облегающий костюм далеких времен работы в пиар-агентстве, костюм, и теперь сидевший как перчатка. Как легко шелковая подкладка скользила по ее изгибам! Какой деловитой и значимой она чувствовала себя в этой прекрасно сшитой оболочке!