— Ну, ты прямо супермен! — с завистью говорил Суслик, разглядывая Петра. — Хоть в «хрэческом зале» выставляй. Не руки, а прямо столбы телеграфные!
— Лучше бы уж не были такими, — вздохнул Петр, — накачал себе бугры этим чертовым атлетизмом, а толку чуть. Только скорость потерял.
— Зато внушительно! Даром, что ли, на физкультуре все девчонки на тебя глазеют. Геркулес — Чайковский, Чайковский — Аполлон Бельведерский.
— Уж скорее Поддубный, — заметил Пеунов. — А не опасно этим твоим дзюдо заниматься? Руки-ноги там не переломают?
— Там же по правилам борются, — начал серьезно разъяснять Петр. — Нельзя, например, проводить болевые приемы на ноги. Или, скажем, взял ты противника на болевой, он пошлепает по полу рукою — сдаюсь, мол, — ты его отпускаешь.
— А если не пошлепает? — полюбопытствовал Суслик. — Тогда как?
— Не бывает такого, — пожал плечами Петр. — Это спорт, соревнование. Правила есть.
— Ну а если нападут на тебя бандиты или шпана какая, — продолжал выяснять Суслик, — на улице, например, они же не знают правил, шлепать не будут, ты можешь им тогда руку сломать? А?
— Нас специально предупреждают, — пояснил Петр, — дзюдоисты, самбисты, боксеры, между прочим, никогда в драки не ввязываются. Именно потому, что имеют преимущество над любым другим. Я бы никогда не позволил себе даже самому злостному хулигану руку или ногу повредить. Взял бы его на прием, отвел в милицию, но сам нет. Ни в коем случае.
— Тогда зачем вся эта наука твоя?
— Как зачем? Это же спорт. Чудак ты, если человек, например, в теннис играет, это не значит, что он должен людей ракеткой по башке стукать, — Петр старался объяснять понятнее, — или метатель копья не в соперника же копье метает? Так и мы. Мы спортом занимаемся, соревнуемся. Не головы сворачиваем.
— А десантники, они тоже это дело изучают, как ножи метать, и всякое другое? Да? — спросил Суслик. Он был дотошный.
— Ну что ты сравниваешь! Это же солдат готовят. Они должны знать приемы штыкового боя, рукопашного, как снимать часовых, брать «языков». Это на случай войны.
— Вот во время войны наши разведчики фашистов — будь здоров — брали! Я в кино видел…
— Так, говорю, это другое дело, — горячился Петр, — уж про разведчиков ты у меня спроси! То же война была. Фашисту бы и я руку ломал, совестью не мучился. И голову свернул. Уж тут я б не нежничал. Но ведь это же фашисты!
— Бывают и люди хуже фашистов, — заметил Пеунов.
— Эх, мало ли что бывает! — вскочил на ноги Суслик. — Пеун, Композитор! Быстро! Жрать охота, сил нет. Сейчас наемся, как удав, и тебя, Композитор, на лопатки раз, раз — и уложу. Действуйте!
Они вытащили из лодки мешок, расстелили на песке припасенную клеенку, разложили бутерброды с колбасой и сыром, булки, консервы, помидоры и огурцы. Они привезли лимонад, чай в термосе, конфеты, яблоки.
— Ну, ребята, навались! — воскликнул Суслик и первый схватился за бутерброд.
Вот тогда они и услышали тот отчаянный крик. Все трое вскочили, прислушались. Крик повторился. Как были босиком, в одних плавках, они бросились по крутой тропинке вверх, к лесу.
Слегка запыхавшись, выбежали к соснам и опять прислушались. Крик раздался снова. Это был уже не крик, а отчаянный вопль, внезапно захлебнувшийся на высокой ноте. Кричала женщина. Где-то недалеко. До них донеслись приглушенные расстоянием неясные мужские голоса, опять женский стон, но уже тише, какая-то возня, звуки ударов…
Продираясь через мелкий кустарник, царапая незащищенные тела, они торопились на шум. Пробежав несколько десятков метров, Петр и его товарищи остановились, потрясенные открывшимся перед ними зрелищем.
На глухой, замкнутой со всех сторон полянке насиловали девушку.
Двое парней держали, а третий навалился на нее. Они сорвали с нее одежду, тонкие голые ноги и руки беспомощно и отчаянно дергались в грубых сильных руках. Девушка извивалась, изгибалась, пытаясь сбросить лежавшего на ней полураздетого парня. Она то и дело широко открывала рот, набирала воздуха, пытаясь крикнуть. Но в тот же момент парень ударял ее по лицу, и крик застревал в горле. При этом он грязно ругался, сплевывал в сторону. А в нескольких шагах еще двое держали, вывернув руки, тщедушного паренька. Паренек вытаращенными от ужаса глазами смотрел, как насиловали его девушку, всхлипывал, что-то невнятно бормотал. Лицо его было разбито, все в крови.