— Могли не смотреть, это ваше дело, — сказала Нина, и в тоне ее прозвучала непонятная жестокость, подчеркнутое ледяное равнодушие.
— Нина, — Петр старался говорить терпеливо, хотя от Нининого тона ему было не по себе, — ты пойми, они же насиловали ее, они вообще могли их там убить.
— Ну и что? — упрямо твердила Нина. — Может быть, ей это нравилось?
Сначала Петр даже не понял.
— Кому? — растерянно спросил он.
— Той девке! — почти закричала Нина. — Да, да! Той самой девке, за которую ты, как дурак, побежал заступаться. Рыцарь нашелся! Боже мой, какой же ты все-таки дурак!
Нина вскочила и стояла перед ним, раскрасневшаяся, волосы падали ей на лицо, она раздраженно откидывала их рукой, глаза блестели, и плясал в них злой, жестокий огонек.
Петр сидел ошеломленный. Такого еще никогда не было. Чтобы воспитанная, сдержанная Нина, его Нина выкрикивала грубые несправедливые слова, чудовищные обвинения в адрес неизвестной ей несчастной девушки. Нет, Нина сошла с ума! Он так и сказал ей.
— Ты с ума сошла! Подумай, что ты говоришь.
Нина, словно зверь в клетке, метнулась в один конец комнаты, в другой, остановилась перед столом, вынула сигареты, зажигалку, закурила.
Петру казалось, что ему все это снится. Он не узнавал Нину, не понимал, не мог понять…
— Она что тебе, дороже меня? — уже тише спросила Нина, снова сев рядом с ним на диван. — Ты что, ее раньше знал?
Петр молчал.
— Я спрашиваю, кто тебе дороже? — Нина вцепилась ему в руку ногтями.
Мысль сравнить свою Нину с той несчастной, жалкой девушкой, проводить между ними странные параллели, показалась Петру настолько дикой и нелепой, что он даже не нашелся, что ответить. Как вообще Нина могла подумать такое, как могла она, никогда его не ревновавшая, приревновать к той…
Петр решительно встал:
— Нина, ты больна. С тобой что-то случилось. Я пойду домой.
— Нет! — с неожиданной силой она усадила его обратно на диван. — Отвечай. Отвечай мне. Зачем тогда ты бросился ее защищать? Мне же все рассказали! Все!
— Да как же можно было иначе! — вскричал Петр, — Ты что, не понимаешь, о чем речь? Пятеро, пя-те-ро бандитов, да еще один с ножом, правда перочинным, напали на одну девчонку. Кавалера-то считать нечего. А мы, значит, трое здоровых парней, я — разрядник по дзюдо, — что должны были делать? Спросить: «Извините, мы вам не помешали?»
— Да мне же все рассказали, — Нина нервно отбросила недокуренную сигарету, — все! Я с занятий сегодня убежала! Понимаешь! Когда мне все рассказали, я места себе не находила. Они же убийцы, с ножами, может быть, у них пистолет был, а вы, а ты… — Она захлебнулась словами.
Петр начинал понимать.
— Нина, ну что ты! Не было у них пистолетов, да и ножей… И вообще, если хочешь знать, не такие уж здоровые они, я их позже на суде рассмотрел. Потом там же Пеунов и Сусликов…
— «Пеунов, Сусликов»! — истерически простонала Нина. — Это же слабаки, девчонки. Ты один там был! Зачем ты врешь? Сам только что говорил, что бандиты, а теперь уже не очень… Ненавижу ее, ненавижу!
— Да она-то при чем? Ну, Нина, подумай. Ведь если б ее не было, а старуха какая-нибудь, или паренек только тот, или даже здоровый парень, даже двое, — Петр наращивал аргументы, — разве бы я не вступился? Как это — пятеро на одного или на двоих. Нельзя же…
— А я, — прошептала Нина, — а я? Ты подумал обо мне? А если б тебя там убили, изувечили? Как я тогда…
Только сейчас Петр понял наконец ход ее мыслей. Это не ревность, это она сдуру. Его она боялась потерять. Его! И все, что могло к этому привести, она ненавидела, готова была уничтожить собственными руками, даже эту несчастную, ни в чем не повинную девчонку, хлебнувшую такого горя, перед которым все эти Нинины переживания казались пустяком.
Петр схватил ее, преодолевая слабеющее сопротивление, прижал к дивану, стал целовать глаза, нос, рот. Нина разрыдалась, она судорожно прижимала его шею, громко всхлипывала, что-то бормотала.
А он целовал ее все сильнее, все крепче обнимал. Нина откинулась на диван, запрокинула голову…
Петр вдруг почувствовал, как растет в нем то непреодолимое чувство, то желание, которое раньше лишь дремало в нем и которое последнее время он подавлял в себе. Страшным было то, что Нина не отталкивала его, напротив, она всем телом тянулась к нему.
И тогда огромным усилием воли Петр заставил себя оторваться от нее, встать, отойти. Он тяжело дышал, у него дрожали руки…
Нина еще некоторое время продолжала сидеть, потом медленно выпрямилась, поправила задравшееся платье, волосы, вялой походкой прошла в другую комнату. Петр слышал, как она сморкалась там, звенели склянки, донесся легкий запах заграничных духов.