Когда парень пересекал площадь, то вдруг испытал волчий голод. Можно было заглянуть в «Евроопт» и купить там провиант, но , спасибо тете Ире, перед отъездом из Минска она засунула племяннику в рюкзак пару банок тушенки , несколько свежих огурцов и несметное количество «ролтонов». Так, что теперь Лешке нужно было просто поскорее попасть в тот дом, адрес которого был записан на бумажке, лежавшей у него в кармане. А по прибытии туда ничто не помешало бы ему насладиться перекусом.
Так , с мыслями исключительно об еде, Синицын добрался почти до самого конца улицы имени Десятой Пятилетки (которая , как он впоследствии узнал, в обиходе между жителями Кугановки так же, как и площадь, для удобства именовалась Главной) . К этому моменту его чувство голода полностью заслонило собой все остальные переживания и впечатления. Лешка даже позабыл об Этой Женщине.
Он все шел и шел вперед. Главная улица вела его вверх вверх по пологому , казавшемуся бесконечным холму. В самом ее конце маячило кукурузное поле, позади ограниченное лесом, а нужный Синицыну дом все никак не находился. … От усталости у Алексея в голове даже зашевелилась совсем уже зашкварная мысль: а что, если тетка Ирина решила зло подшутить над ним и направила его по несуществующему адресу?!
В этот момент он как раз поравнялся с ощеинивщимся пиками металлическим забором. Двор, который тот огораживал, был перекопана вдоль и поперек, словно над ним поработала целая армия кротов.
Слепящее солнце било Алексею прямо в лицо, его черная майка насквозь пропиталась потом . Плюс к этому усиливавшиеся чувства голода порождало в душе парня водоворот злости, а ведь он и в нормальном-то остоянии не отличался уравновешенностью! Когда Лешка случайно остановился у чужого металлического забора, чтобы перевести дух , его радражение уже как раз достигло взрывоопасной кондиции.
Номер на табличке , прикрепленной к стене дома, не совпадал с указанным на его бумажке. Но был к нему близок. Значит, те люди на перекопанном участке – его соседи.
Лешка сам не знал, что побудило его задержаться около этой дачи. По многочисленным признакам и строительным недоделкам, а также царившему вокруг беспорядку, нетрудно было заключить, что хозяева вряд ли живут на ней постоянно. Скорее, бывают наездами. Почти вся земля вокруг дома была вздыблена, перевернута вверх тормашками лопатами, местами из нее торчали наружу выдранные корни садовых кустов. На дорожке, ведущей к дому кучей валялась срубленная и увядающая на солнце виноградная лоза.
А посреди всего этого разгрома примостился на табурете коренастый, крепко сбитый мужчина , настолько загорелый, что его белые майка и шорты ослепительно контрастировали с бронзовой кожей . В руках мужчина держал стамеску, а на коленях у него лежала куча каких-то деревянных штуковин. И со всем этим добром он сидел на табуретке так тихо и неподвижно, что Алексей не сразу его заметил.
Зато загорелый мужик таращился на него в упор. Его серые, глубоко посаженные глаза, были на резкость выразительны. Руки и ноги бугрились мышцами, а худое лицо с упрямым подбородком и твердыми губами, опушенными усиками, излучало энергию. Пронзительный взгляд будущего соседа ожег
Лешку словно лазерный прицел.
И при всем при этом стремный мужик не произносил ни слова . Он даже звука ни одного не издал! Однако, в его глубоко вдавленных в череп глазках Алексей прочитал нелестное мнение о самом себе. Или ему так показалось.
Обида, однако, вспыхнула мгновенно, и она уж точно была настоящей. Она заставила Синицына отреагировать прежде, чем в ситуацию успел включиться егоразум.
Лешка резко вскинул вверх правую руку и продемонстрировал спесивому жлобу за забором оскорбительный жест – «птичку» с оттопыренным среднем пальцем.
Наверное, он все же воздержался бы от этого ребячества,… если бы не усталость и голод.
Видок у хмуророго мужика и до этой выходки был не слишком милым. А после он и вовсеначалпревращаться в «вурдалака»: по его щекам разлился пурпурный румянец, пышные усы пришли в движение, верхняя губа ощерилась, и рот выпустил наружу бурные потоки нецензурной брани.
А Лешка, не желая дожидаться, пока исполняся все те беды, которые навлекал на его голову разозленный сосед, Синицын отошел от забора и со странным чувством удовлетворения в душе , вновь зашагал по улице своей дорогой.
Ругань, которую он не желал выслушивать, неслась ему вдогонку. Правда, все проклятия, которыми его клеймили, звучали не более, чем нечленораздельное рычание. Отойдя на слишком большое расстояние, он уже не мог разобрать слов, даже если бы и хотел. Тем более, что он , наконец, добрался до последнего дома перед кукурузным полем, который и оказался его «резиденцией».