Вот Ларс Борре и Матс Эллинг поймали его у ворот хлева, и староста заторопился к ним. Но шел он, не чуя под собой ног, словно они у него отморожены. Теперь штафет, хочешь не хочешь, пролежит на свету до вечера.
Староста и Матс изо всех сил старались удержать борова, а фохт его кольцевал. Боров завизжал, когда шило впилось ему в пятачок, и жалобный визг пронесся по деревне. Но свиней надо кольцевать, иначе они изроют все вокруг.
— Стонге! — внезапно спросил фохт. — А не пожаловал ли к тебе намедни ночной гость из леса?
Старосту будто кипятком ошпарили.
— Из леса? Нет…
— Ты не впускал к себе в дом этого скотину Сведье?
— С той поры, как он ушел в лес, в моем доме ноги его не было.
— А не подходил ли он к крыльцу?
— Мы дома сидели и про то не ведаем.
А они так и дрожали, руки старосты, вцепившиеся в уши борова. Фохт едва заметно ухмылялся, обнажая черные щербатые зубы. Может, и на этот раз удастся добром смирить старосту? Фохту было любо кончать дело миром.
Борову проткнули пятачок насквозь, на сапоги фохта капала кровь. Тут фохт повернулся к Матсу и рассказал побасенку о премудром мужике, который как-то решил ехать верхом сразу на двух лошадях, чтобы помехи не было. Одна из лошадей была чистый ангел, другая сущий бес. Но больше уж ездоку никогда не пришлось нестись вскачь на лошадях. Лошади не терпели друг друга и понеслись галопом в разные стороны, разорвав пополам горемычного мужика. И скакали они каждая со своей половиной растерзанного тела, и одна его половина попала в рай, другая — в пекло.
Матс посмеялся над притчей, А у старосты глаза испуганно забегали, и лицо стало восковым.
— Упустил ты борова, — сказал фохт. — У тебя что, руки трясутся?
— Нет, нутро у меня нездорово.
— Завари шалфея да выпей, коли тебя трясет, — посоветовал Матс.
— Трясти-то меня не трясет. Животом маюсь.
Стонге пояснил, что хворь его от червей в нутре, которые так высасывают его, что и еда ему не впрок. Видно, в животе у него целое гнездо завелось, вот и разводятся беспрестанно. И так он измаялся, что слаб на ноги стал. Но он попросит дорогую хозяюшку сварить ему питье из березового листа и горьких древесных почек. Может статься, от этого отвара ему полегчает.
Фохт самодовольно кивнул. Хотя было видно, как у старосты дрожат руки и ноги, он уверяет, что его вовсе не трясет. Со старостой, видать, не будет особых хлопот. Едва ли понадобится заманивать старосту в ловушку, он и так, сам изловится.
Боров все еще упрямился и жалобно визжал; Борре было нелегко зажать кольцо в кровоточащем свином пятачке.
— Стонге! — окликнул фохт. — Уж не собирается ли этот бродяга Сведье породниться с тобой?
— Я обещал свою дочь хозяину Сведьегорда.
— Когда же думаете свадьбу играть? — ухмыляясь, спросил Борре.
— Повенчать дочь со Сведье собираемся в день солнцеворота.
— А быть ли свадьбе с лесным разбойником?
— Обещался я хозяину Сведьегорда, — ответил Стонге, особо упирая на последние слова. — И никому другому.
— Никому другому?
Фохт поглядел на старосту; теперь тот снова говорил, как разумный человек.
— А ежели Сведье не вернется в свою усадьбу?
— Тогда и уговор долой. Лесной бродяга дочке моей не жених.
Ларс Борре подмигнул Матсу, глаза его заблестели:
— Вы отпраздновали обручение дочери с бондом Сведье. Но теперь Сведье больше не бонд.
— Верно, двор без хозяина.
— Стало быть, и дочь твоя больше ему не невеста.
— Пока он по лесу бродит, не невеста.
— Может, она уже за другого просватана?
— Не просватана! — отрезал староста.
— Стало быть, она теперь на выданье?
— Нет, о том речи не было.
— Ты же сам только что сказал. А теперь что ж, идешь на попятный?
Голос фохта стал строгим. У старосты взмокли от пота брови, внезапный страх охватил его: околпачили, и он проговорился.
— Ты же сам сказал, что дочь твоя больше Сведье не невеста и ни за кого другого не просватана, — продолжал Ларс Борре. — Не отопрешься от своих слов. Матс — свидетель!
— Верно, ты говорил, — поддакнул Матс с подозрительной поспешностью.
— Да не так вы меня поняли, — попытался вывернуться староста.
— Не выкручивайся! — оборвал фохт. — По-другому и понять нельзя. Дочь у тебя на выданье, и посвататься к ней никому не заказано.
Йон из Брендеболя почуял, куда клонит фохт. Он стал сопеть и выкручиваться, когда понял, чего от него хочет Борре. Его приперли к стене и мучили за то, что Сведье ворвался к нему в дом, и, защищаясь, он забился в угол, а угол обернулся западней.