Теперь возле скамьи было пусто, никто не грозил палкой голодным кошкам и собакам, их собралась целая свора, кошки шипели, собаки лаяли. Больше их никто не гнал, и они могли драться всласть из-за требухи. Один против всех, и все против одного. Тот, кому удавалось урвать что-нибудь, спешил уединиться в кустах, за камнем, за углом, за межевым столбом. И вот наконец с верхушек деревьев слетели вороны. Они покрутились в воздухе и опустились на землю.
К тому времени, когда фохт, усталый и запыхавшийся, вернулся из лесу не солоно хлебавши, все уже было кончено. Когда занялся день, добыча была поделена до последнего копытца между людьми и животными.
Однако их все же узнали, тех двоих, что караулили на лесной опушке в это утро, в голодный год.
Ночь вершит правосудие
Тьма спустилась снова и окутала закабаленную деревню. Она заползала в дома и оставалась там с раннего вечера до позднего утра. Ни один человек не входил в дом или в сарай без горящей сосновой лучины. Тьма следовала за человеком по пятам, и ветер старательно задувал пламенник. Но вот пук лучины на стене догорал, огонь в очаге гас, и люди спешили улечься на солому, чтобы убежать от тьмы в сон. Утром они просыпались, а тьма все еще лежала у них на одеяле, стояла у изголовья. Тьма, эта огромная жадная пасть, пожирала людей, как маленькие дрожащие огоньки. Крошечное неровное пламя лучины не могло противиться огромной всепожирающей тьме. Она заглатывала людей и всю землю своей громадной волчьей пастью, и маленькие, жалкие огоньки догорали и гасли.
Тьма, милостивица злых сил и недобрых людей, воротилась на землю. Ей были рады все, кто держал в тайне свои поступки, кто боялся, как бы тайные мысли и дела не вышли на свет. Ей были рады все, кто держал и мыслях разбой и злодейство, все, кто хотел нанести урон недругам и отомстить за обиды, все, кому приходилось ходить потаенными тропами. Но тьма укрывала также и тех, кто сам хотел творить суд и расправу, кто сам вершил правосудие ночью, раз днем его нельзя было добиться. Тьма приносила мучения и страх тому, кто ждал по ночам гостей из леса.
Тьма укрывала и тех, кто собирался на тайный сход, чтобы потолковать о своих бедах.
Один боялся тьмы, другому она была на руку. Под ее покровом ползла смута по Брендеболю. Страшные дела творились здесь, и не разгадать было, почему они творятся, — тьма покрывала все.
Одного крестьянина нашли поутру лежащим с перебитыми ногами в навозной яме на его же собственном дворе. Никто сам не бросится в навозную яму, никто не станет лежать там до утра по доброй воле. У крестьянина, лежавшего в яме, были переломаны оба бедра. Ему поломали ноги железным шкворнем. Чьи руки держали шкворень? Выйди ночью и крикни, спроси тьму — может, ей ведомо. Спроси старого филина, что сидел под елью в лесу, — может, он все видел и даст ответ. В барщинной деревне никто про то и слыхом не слыхал.
Зерно в закромах у брендебольских крестьян и дна не покрывало после того, как помещик забирал свою долю. Голодная зима стояла на пороге. Дней в зиме многое множество, а трапез и того больше. Недель в году много, а барщинных дней и того больше. Крестьяне ходили на барщину, строили господский дом с богатыми покоями.
Ведут на барщину мужиков под барабанный бой башмаков.
Но у бондов есть свой знак и свое слово: «Прокатим фохта!» Этот знак раздувает строптивость и непокорство, тоску по вольной жизни. Этот знак раздувает бунт, тлеющий в барщинной деревне. Этот знак объединяет всех тех, кто знает друг друга как свои пять пальцев, кто доверил друг другу свою жизнь и благоденствие. Ибо не во всех домах мог доверять теперь сосед соседу — появился в деревне барский прихвостень.
Он у них уже давно на примете: Матс Эллинг лебезил перед фохтом, был у него на побегушках, лизал ему зад. Люди видели, как он распивал пиво с фохтом на постоялом дворе в Бидалнте. Тут уж все поняли, что он продажная душа и барский прихвостень. Он по доброй воле вызвался идти облавщиком на Сведьебонда. Матс хотел нажиться, получив деньги за шкуру своего же брата. Он все равно что мясная муха, сосущая кровь из раны. Одно дело, когда тебя неволят, другое — самому Вызываться. Одно дело идти по принуждению, чтобы спасти свою жизнь, другое — идти по доброй воле, чтобы соблюсти свою выгоду и прокормиться. Матс по своей охоте стал холуем и получил за это мзду — ему скостили половину барщинных дней. К тому же фохт высватал ему дочку старосты. У Матса была теперь невеста, и в приданое ему обещали вола на тринадцать четвертей.
Подлые дела творились в барщинном Брендеболе. Бог посылал удачу тому, кто старался подружиться с фохтом, кто ползал перед ним на брюхе. Тому, кто вызвался охотиться на своего же брата, достались невеста и откормленный рабочий вол. Одного барского прихвостня распознали в деревне, другой был на подозрении. Недоверчиво смотрели люди на того, кто отступился от своего слова и обещал отдать свою дочь за барского прихвостня. Этот человек уже не друг тем, кто знает товарищей как свои пять пальцев и у кого есть свое заветное слово: «Прокатим фохта!»