― Твоя дама скучает, Дел, теряешь сноровку.
За наш маленький круглый столик у окна приземляется рыжий, как факел, парень. Или все же мужчина? Есть что-то в его взгляде, что заставляет сомневаться в его возрасте.
На его подносе еды на троих, и я смотрю на такую самонадеянность с некоторым сомнением.
― Я огневик, ― поясняет он охотно, хотя вопроса не задаю. ― Мы много едим, очень много.
― Джен, знакомься, ― со вздохом бормочет Дел, ― это Дин, и он только притворяется безумно крутым магом. На самом деле он работает в том числе на нас. Поддерживает нужную температуру воды и воздуха.
― Не везде, конечно, но да.
Я смотрю на Дина уже иначе. Одно дело метнуть куда-то куском огня, совсем другое – иссушающе удерживать заданный уровень тепла постоянно, во сне и бодрствуя, не позволяя концентрации сбиться даже во время разговора. Ювелирная работа.
― В отличие от тебя, Джен явно понимает, насколько это сложно, ― довольно ухмыляется Делла. ― Когда ты повзрослеешь, Дел?
― Тогда же, когда и ты.
В герцогский дом возвращаюсь под столь сильным впечатлением от новых знакомств, что воспринимаю изменившуюся обстановку как должное. Даже помощь слуг не кажется чем-то удивительным, я все еще там, во дворце со своими новыми знакомыми. Мы засиделись с новыми растениями до того, что наступили сумерки. Ребята, провожая до дворцовых ворот, признались, что такого не случалось давно.
Я так занята событиями дня, что даже пропускаю момент, когда на мои плечи опускаются прохладные руки. Хозяин замирает за моей спиной на почти мучительно длинную минуту. Голоден?
― Сладость, ты голодна?
― Как волк, ― мимолетно удивляюсь такой заботе. ― Хозяин, окажете честь разделить со мной ужин?
― Надо же, неужели кто-то набрался хороших манер во дворце.
Он сам зовет служанку, сам приказывает накрыть на стол. Я невольно любуюсь – в собственном доме он совсем другой. Ему и в моей комнате уверенности было не занимать, но только тут в движениях появилась какая-то завораживающая мягкость.
― Хозяин, могу я помочь вам?
Он хочет снять камзол, но замирает.
― Замашки служанки или лизоблюдство?
― Ни то, ни другое.
Камзол весь пропах каким-то новым для меня, незнакомым запахом, ни крупицы гнили, ни намека на яблоки. Хотелось бы мне с Хозяином-человеком познакомиться ближе.
― Это что же, признание, что ты хочешь видеть меня без одежды?
― Это благодарность и попытка наладить отношения.
― Разве у нас разлад?
Передаю камзол подоспевшей служанке и оборачиваюсь, готовая если не к противостоянию, потому что раньше я так открыто выражаться себе не позволяла, то к новым приказам. По правде говоря, я уже не могу выносить его жажду, он пил меня несколько дней подряд. Под глазами у меня круги, волосы тусклые, голова едва работает: ошиблась в элементарных расчетах сегодня.
― Развлеки меня разговором.
Обычно говорит он, но не удивляюсь. Охотно и подробно рассказываю о своем первом дне на практике, хотя и скрываю то, над чем мы работаем. Впрочем, ему интересно не слушать, а наблюдать за сменой выражений на моем лице. Когда я выдыхаюсь, уже глубоко за полночь.
― Можешь идти спать. ― Он устало проводит рукой по лицу. ― Мне нужно уйти.
― Я расстроила вас, Хозяин?
Я рада, что он не голоден, но отчего-то в груди начинает ворочаться комок льда. У него острые углы, он ранит мои легкие, и они начинают наполняться кровью. Я верю своим предчувствиям безоговорочно, а сейчас они говорят, что Хозяин не должен уйти. Что-то, видимо, отражается на моем лице.
― Знаешь, у меня ведь был корм. Я имею в виду контракты до тебя. ― Он не сводит с меня задумчивого взгляда. ― И единственное, в чем у вас действительно есть некие способности, интуиция.
― Не ходите, Хозяин, молю!
Я вдруг осознаю себя нависшей над креслом герцога, в волнении заламывающей руки.
― Очень интересно!
В итоге я забываюсь тревожным сном, крепко обнимая Хозяина за пояс. Тревожным не только от предчувствия, но и от того, что он лег спать в одних только мягких штанах. Холодная голая кожа под рукой. От того, что он дышит слишком редко и поверхностно, еще страшнее, хотя, казалось бы, куда еще больше тревоги? Просто невозможно. И все же я рада, что он не ушел. Все внутри говорит, что этот ужин был бы его последним.