― Вы голодны, Хозяин?
― Просто ужасно.
Мне кусок в горло не лезет.
― Но ты можешь пока поесть, сладость. Я не расположен начинать мучить тебя прямо сейчас.
А вот я бы предпочла покончить с этим поскорее. Но решает он. И теперь, глядя на него через этот длинный овальный стол и призму последних событий, я понимаю, что влюблена. И ненавижу себя за это. Нельзя влюбляться в того, кто тебя есть, просто за то, что пару раз он отнесся к тебе по-человечески. Он не человек, он с радостью сожрет меня.
Встаю со своего места первая, позабыв про чай. Едва первая пуговица расстегнута, Хозяин бросает:
― Все вон.
За прислуживавшими нам девушками мягко закрываются двери. Я справляюсь с верхним платьем, но сегодня я одета, как полагается, в туго затянутый корсет, под платьем юбки с кринолином.
― Сегодня я должен участвовать в твоем раздевании? ― Хозяин насмешливо приподнимает бровь. ― А ты завтра будешь жаловаться Остину, что я тебя насилую.
― А вы собираетесь меня насиловать, Хозяин?
Звучит как провокация, но я не успеваю прикусить язык.
― Насилие подразумевает сопротивление, ― он все же поднимается и идет ко мне. ― Ты бы сопротивлялась?
― Только если бы на то была ваша воля, Ниэль.
― Сладость, ты вообще знаешь, что провоцировать хищников опасно?
Молчу. Он уже за моей спиной, распутывает шнуровку. А в дамских романах любовники ее рвут. Хотя мы не в романе и не любовники. И в целом шнуровку порвать очень сложно. Тут лучше резать.
― Дженнет Леин, отдаешь ли ты то, что я хочу взять, добровольно?
― Да.
Все идет точно как всегда, мне так же больно, так же плохо, а в конце я так же остро чувствую свою ему принадлежность.
А наутро я просыпаюсь от холода. Открыв глаза, пару раз моргаю, выползаю из-под тяжелой руки Хозяина и сажусь. С трудом фокусирую зрение, а как только понимаю, что увидела, захожусь в истерическом вопле.
Хозяин лежит на спине, раскинув руки. Невидящий взгляд уставлен в потолок. А вместо живота у него кровавое месиво.
Прислуга появляется целую вечность спустя, когда мой голос уже сорван. Я только и могу, что неразборчиво шептать его имя и перебирать холодные пальцы.
― Ниэль, Ниэль, ну же, оживи, не покидай меня. Хозяин, прошу, вернитесь.
Следующие несколько часов стерлись из моей памяти. В себя я пришла только в кабинете следователя, когда солнце уже катилось к горизонту.
― Что?
― Говорю, какие отношения связывали вас с герцогом?
Кажется, допрос идет давно, но я едва ли могла ответить что-то связное до сих пор. Когда моргаю, на миге перед глазами встает его бледное мертвое лицо.
― Он мой Хозяин. Был им. Извините.
― Что вы делали перед тем, как лечь спать?
― Ничего особенного. Ужинали.
― Герцог провел ритуал передачи души в этот вечер?
― Да. Какое это имеет отношение к его смерти?
― Вас связывали отношения интимного характера?
― Нет. ― Я боюсь моргать. ― Насколько знаю, у герцога уже есть фаворитка или любовница, как правильно это называется?
― Вы испытывали ревность?
― Нет. Вы к чему клоните? Ищете мотив? ― Лицо следователя непроницаемо. ― Я благодарна Хозяину за то, что он купил меня и дал мне кров, ясно? И я бесконечно уважаю его. А наши взаимоотношения не выходили за рамки описанных в стандартном контракте.
― Странно, от вашей сестры мы слышали несколько иную версию.
Еще этого не хватало. Когда она успела тут побывать? Впрочем, плевать. Единственное, чего хочу – оказаться в одиночестве и позорно разрыдаться. Слезы и сейчас подступают к глазам, горло душат рыдания.
― Сестра презирает меня. Хозяин оказал честь, позволив жить в его доме, и подобные подозрения унижают его. А теперь, если позволите, я хотела бы уйти.