- Не хочу я.
А Салов говорит:
- Почему это ты не хочешь?
А она отвечает, что не хочу, вот и все. И пить не хочу, и мороженого. Не лезет мне, говорит, внутрь никакая пища. А Салов ей тогда говорит:
- Может, тебе, - говорит, - в таком случае к врачу сходить надо, состояние здоровья обследовать?
А Галя говорит:
- Да была я у врача. И состояние здоровья, - говорит, - у меня в пределах нормы, если принимать во внимание мое положение.
- Какое твое положение? - Салов у нее спрашивает.
А она отвечает:
- Ну, обыкновенное женское положение. Беременность.
- Это тебе врач лично сказал? - Салов спрашивает.
А она говорит:
- Лично.
И начинает плакать. А Салов вытер руками ей с лица слезы и говорит:
- Ты, - говорит, - это, давай одевайся нарядно. В ЗАГС пойдем. А Галя говорит:
- Честно?
- А Салов ей отвечает:
- Ну!
И Галя быстренько оделась и лицо с прической перед зеркалом подправила. Собралась, значит, и спрашивает:
- Митя, а как с Мариной теперь?
- А с Мариной, - Салов ей говорит уверенно, - теперь все. Покончено навсегда.
Ну и пошли они в райотдел Дворца бракосочетаний и составили заявления, что, мол, желают создать еще одну новую семью и быть мужем и женой. А оттуда, из Дворца, Салов решил ехать непосредственно к Марине. Чтоб не откладывать эту тему в долгий ящик.
- Я, - сказал, - сейчас к ней поеду, а ты иди домой и жди моего к тебе скорого возвращения.
И вот приехал Митя Салов к Марине, а она отперла ему дверь и говорит:
- О, - говорит, - как удачно, что ты пришел. Ты, - говорит, - наверно, почувствовал, да? И пришел.
А Салов ей отвечает, что просто пришел, по одному делу, и "что это я, спрашивает, - мог такого почувствовать?".
А Марина ему говорит весело:
- А то, - говорит, - что у нас с тобой ребенок будет.
- Кто у нас будет? С тобой? - Салов спрашивает.
- Ну ребенок, - Марина говорит и повторяет еще раз: - ребенок.
И после повторения этого слова "ребенок" у Салова, видно, что-то на лице изменилось. Или отразилось, может быть. Потому что Марина глянула на его лицо и спросила:
- Ты что это, - спросила, - не рад?
А Салов сначала замялся на какое-то неопределенное время, а потом говорит:
- Чего это я не рад? Я рад.
И замолчал. А Марина говорит:
- Мить, - говорит, - а ты на мне теперь женишься или как?
- Женюсь, - Салов ей отвечает. - Конечно. Куда ж я, - отвечает, денусь?
Ну, Марина обниматься полезла, а он, Салов, говорит:
- Только я сейчас на минутку забежал. К тебе. По одному делу. И мне обратно надо бежать. Назад. А завтра я позвоню и, это, приду. И женюсь. На тебе.
И Салов ушел от Марины и поехал не к Гале, а к себе. Домой. Сел в троллейбус и поехал. А в троллейбусе в этом, куда он сел, в нем ехали следующие люди: сзади ехали двое парней подросткового возраста с такого же близкого возраста девушкой, и девушка эта сидела на руках у одного парня и целовалась с другим парнем. Потом там ехала группа женщин, находящихся в алкогольном опьянении высокой степени, а одеты они были в натуральные меховые изделия, и на пальцах у них блестело по многу колец с камнями и без камней, и все они ругали матерными словами и выражениями сучка Геру Мухина. Еще в троллейбусе ехал старый дед с костылем и без левой ноги. Он лежал, обняв свой костыль, в проходе на полу и спал, и от него пахло свежей мочой. А на сиденье впереди, которое развернуто против хода троллейбуса, ехал плоский человек с зеленой гармошкой. Человек был вроде как не в себе. Он таскал гармошку туда и сюда и дурным голосом на одной ноте орал украинскую народную песню:
Ты ж мэнэ пидманула,
Ты ж мэнэ пидвэла,
Ты ж мэнэ молодого
З ума-розуму звэла.
Так орал этот человек всю дорогу без передыху. А когда троллейбус приехал на конечную остановку и остановился, и открыл все двери, из них никто не вышел. Ни один человек не вышел. И Митя Салов не вышел. И водитель троллейбуса включил микрофон и сказал в него по типу того, как, слышал он, говорят в метрополитене города Москвы:
- Конечная, - сказал водитель в микрофон, - троллейбус дальше не пойдет, большая просьба освободить салон.
Но и водителя никто не послушал. Или же его не услышали. Или не поняли из-за звуков гармошки и голоса плоского человека, который все громче и громче орал свою жуткую песню, и песня эта не имела в его исполнении ни конца, ни смысла.
1990
НОМЕР
Самолет улетал рано. То есть почти ночью. И такси Кротов вызвал по телефону на два тридцать плюс-минус пятнадцать минут. А с женой он так договорился заранее, что посадит их в это вызванное такси, а сам с ними в аэропорт не поедет. Номер такси запомнит, если что на всякий случай и все. И останется дома, так как завтра, хоть и суббота, а надо ему на работу. А на работе у него был законный выходной и вообще он оформил очередной отпуск с понедельника. И вот, значит, такси пришло в назначенный час, и жена с дочкой сели в него на заднее сидение, и Кротов вещи их в багажник захлопнул, и они уехали. А номер он, Кротов, вроде бы и запомнил, но цифры тут же у него перепутались и из головы выскочили. А жена ему перед тем, как в машину сесть, сказала, что когда-то ты меня не только что до аэропорта провожал, а и намного дальше. Это она напомнила и намекнула, как он в первый год их жизни купил себе тайно от нее билет на тот же самый самолет, что и ей и, когда она уже начала плакать на регистрации, Кротов положил на стойку этот свой билет и паспорт. И летел с ней до Львова, а потом тем же самолетом вернулся назад. Был такой у них в биографии дурацкий эпизод. А теперь, конечно, все у них по-другому и не так. И вообще никак. И они приняли, значит, решение, что она уедет к своим родителям в гости, и они поживут месяц врозь друг от друга и отдохнут и, может быть, соскучатся.