Ухмыльнувшись, он опять повернулся к печке и начал ковырять палкой в высыпавшейся на пол золе.
— Нет уж, все это можешь рассказать твоему любовнику в Хамаре. И деньги пусть тоже платит он! — Его смех превратился в глубокий хрипящий кашель. — Ты… — простонал он, прижав руку ко рту, — черт, ты слышала, что я спросил? Ты курево купила или нет?
Он не мог видеть, что происходит. Схватив сковородку, она занесла ее над головой, повернувшись вполоборота и одновременно опуская ее, словно участвовала в соревнованиях по метанию молота. Сковородка ударила его по голове, и та откликнулась каким-то приглушенным хрустом. Упав на колени, он ударился лбом об открытую печную дверцу. Так и сидел, сгорбленный, худощавый и долговязый, в бесформенной нестираной одежде, похожий на нищего монаха с разбитой головой.
Раздумывала она совсем недолго, просто ей нужно было перевести дух. Потом взяла себя в руки и сразу поняла, что нужно сделать. Уверенно и быстро, словно выполняя нечто заранее спланированное и отработанное, она подхватила тело под мышки и привела в сидячее положение. Затем, вновь подхватив его, потащила в прихожую, далее к входной двери. Несмотря на всю худобу, он оказался удивительно тяжелым. В один прием ей удавалось сдвинуть его всего на полметра. К горлу подступали рвотные спазмы, но она их терпела. При каждом ее шаге его затылок ударялся о ее ноги, и она чувствовала, как брюки пропитываются горячей липкой кровью, однако сдерживалась изо всех сил, не отводя взгляда от его дырявого носка, из которого торчали два пальца. Раз… Два… Она отдышалась. Ей казалось, что сил больше нет. Несмотря на холод, пот тек ручьем.
Раз… Два…
Обязательно вытащить его из дома, оттащить подальше, в лес. Вокруг никого, грибной сезон закончен, вряд ли кто сюда забредет. А потом, неожиданно ясно представилось ей, только и останется, что сложить их пожитки и забросить в машину. Ну и будем надеяться, что «вольво» заведется.
1
На верхней ступеньке стоял Харальд Рюстен и, похоже, не собирался посторониться, словно не хотел, чтобы он вошел внутрь.
Странно, подумал Валманн, слегка раздражаясь, но тут же понял, что может пока потянуть время. Он искал для этого малейшего предлога с того самого момента, как ему позвонил Рюстен и коротко сказал: «Юнфинн, мне кажется, тебе придется приехать».
Потом он услышал адрес. Газета осталась лежать на полу, там, куда он ее бросил, а сам выскочил из дома и сел в машину.
И вот теперь Рюстен перегораживает ему дорогу?
— Там не особо приятное зрелище…
Рюстен не успел еще и фразы закончить, продолжал что-то говорить, но Валманн не слушал. Он уже вошел, все более и более раздражаясь. Не особо приятное зрелище… Да и когда это, к дьяволу, место преступления было приятным? Он же не зеленый юнец! Он отметил, что, несмотря на апрель, на Рюстене было теплое пальто. Это позволило переключить внимание, но раздражение осталось: хоть какое-то отвлечение. Конечно, он представлял, что его ждет там, внутри. Не просто представлял.
«Оба мертвы…» — как сказал ему по телефону Рюстен своим, бесстрастным голосом.
Оба?
Хотя, в их возрасте… Может, не так уж и странно? Выжимая из старенького «мондео» все, на что тот способен, он пытался рассуждать спокойно и ясно. По длинной прямой Сосновой улице он ехал к Сосновой горе, которая прежде находилась в паре километров от черты города. Когда-то по этой дороге он колесил на велосипеде, и в это время года — тоже. Намерзающая к вечеру корочка льда на лужах трескалась под колесами велосипеда, а вокруг разливался слабый аромат оттаявшей земли, которая потом вновь замерзала, схваченная ночными заморозками.
Там на пригорке, на опушке леса, и стоял дом, вилла Скугли. Удивительно, но строительство, совершенно изменившее этот район за последние двадцать-двадцать пять лет, его не коснулось. Они все еще жили там. Он взрослел, охотно заходил в гости почти каждый день, они всё там жили. Теперь им обоим за семьдесят. Трагедии частенько случаются с живущими замкнуто стариками. А он ведь и не знал, как у них шли дела в последнее время. Они уже целую вечность не общались. А природа всегда возьмет свое…
Однако он сознавал всю нелепость таких размышлений: если так, то откуда там взялась полиция? Зачем его-то вызвали?..
Опытные полицейские, выезжая на ограбление, обычно не склонны к подобным рассуждениям. Тем не менее именно так размышлял Юнфинн Валманн, когда распахнул дверь в прихожую и за спинами криминалистов, уже приехавших на место происшествия, увидел их тела.
— Обувь! — крикнули ему.
За этот окрик он тоже был благодарен, как и за то, что криминалисты уже накрыли тела пластиком, что делало это непостижимое, но разворачивающееся в такой знакомой комнате действие каким-то нереальным. Он старательно тянул время, неспешно натягивая пластиковую накидку, шапочку и бахилы. Куда спешить? Никто из тех, кто лежит в комнате, не восстанет и не исчезнет.
2
Пока смерть не разлучит их.
Неестественно перекошенное тело Лидии Хаммерсенг лежало у лестницы, ведущей на второй этаж. Перевернутое инвалидное кресло валялось у стены. Возле двери в гостиную на спине лежал Георг Хаммерсенг. Должно быть, они пролежали так довольно долго: в комнате неприятный запах, тела распухли, кожа отдавала синевой, а местами приобрела темно-серый оттенок. На линолеуме со старомодным узором виднелись темные пятна высохшей крови и трупной жидкости. В комнате было холодно, и, когда Трульсен, который, очевидно, руководил следствием, начал излагать Валманну подробности, изо рта его шел пар. «С точностью определить время смерти очень сложно, ведь здесь чертовский холод».
Совсем недавно Трульсен получил звание инспектора полиции и к своему новому положению относился со всей серьезностью. Кое-кто даже считал эту серьезность излишне преувеличенной, и к нему быстро приклеилось прозвище «Снупи» — во многом благодаря его длинному носу и худощавому лицу. Из-за холода он шмыгал носом через каждое слово.
— Грустно это все, — выдавил он. Искренности в его голосе было не больше, чем у сотрудника похоронного бюро. — Но работа есть работа. От нее никуда не денешься…
Валманну не хотелось смотреть ему в лицо, и поэтому он оглядывал обстановку, которая была удивительно знакомой, несмотря на все те годы, которые прошли с того момента, когда он в последний раз заходил сюда. А потом его взгляд остановился на лежавших на полу телах.
На смертном одре — вместе.
Печальная история: умерев, двое стариков так и лежали в доме, и никто даже не заметил этого, никто не спохватился и не забеспокоился. Да, печальная история, ведь именно в печали и радости эти двое поддерживали друг друга и прожили всю жизнь вместе. Очевидно, Лидия Хаммерсенг разбилась, неудачно съехав с лестницы на своем инвалидном кресле. Тело ее мужа лежало в нескольких метрах от нее, полголовы было снесено выстрелом, а дробовик все еще лежал на том месте, куда упал, когда рука Георга разжалась.
От холода Валманна охватил озноб. Рюстен вошел в дом вслед за ним и теперь стоял в стороне. Прервав свои занятия, трое криминалистов выпрямились. Никаких фотографий для документального подтверждения. Никто не проронил ни слова. Все чего-то ждали от него.
Наконец Рюстен подал голос:
— Это же они?
Валманн кивнул. В этом он не сомневался, хотя и видел их в последний раз много лет назад. В великолепных светлых волосах Лидии Хаммерсенг появились седые пряди, но сами волосы казались удивительно здоровыми и густыми даже после смерти, а сама она оставалась по-девичьи хрупкой. Георг, благодаря спортивной молодости и постоянным тренировкам в более позднем возрасте, сохранил прекрасную физическую форму. Выстрел не повредил нижнюю часть лица с выразительной, хорошо ухоженной бородой. Даже постарев, они продолжали оставаться красивой, привлекающей всеобщее внимание парой: моложавые, годы как будто щадили их. От этого Валманну стало еще хуже, и он вспомнил, как, бывало, переходил на другую сторону улицы, чтобы не столкнуться с кем-нибудь из них. А ведь можно было так и не поступать.