Но сейчас Греп суров и молчалив. Губы поджаты, глаза сверкают.
Мы поспорили. Крепко поспорили. До ссоры с обвинениями, едва до кровавой драки не дошло. Почему?..
…Девушка…
Брюнетка с черными волосами и неземными глазами цвета молодой травы. В этих глазах чувствуется опасность и хитрость, но в них же есть и обещание подарить мужчине нечто такое, чего от других женщин он не получит никогда.
При виде этой девушки хочется забыть обо всем. Только чтобы быть с нею рядом, я готов продать душу злобным ведьмам Каменных холмов.
Мы встретили черноволосую красавицу во время охоты. Едва увидели, — и сразу молодой олень был забыт, хотя шли по его следам несколько часов.
Мы окружили красавицу, наперебой затараторили, будто сопливые мальчишки, хвастаясь подвигами. Расправив плечи, показывали мускулы, соревновались, кто лучше стреляет из лука.
Девушка слушала внимательно, бросая игривые взгляды из-под веера пушистых ресниц, загадочно улыбалась.
Наконец, с хохотом спросила:
— И кто же из вас сильнее?
Ее хохот — как дождь из серебряных монет! Ничего прекраснее в жизни не слышал. Сердце захлебывается от обожания и страсти!
— Ходят слухи, что один из вас хвастался, будто смелее своего друга!
Мы даже не пытаемся думать: откуда же в глухом лесу взялась такая красавица? Откуда она столько знает о нас? Мы пьяны ею…
Но после ее вскользь оброненных слов кровь бросается в голову. Теперь сердце захлебывается от гнева. Неужели мой друг и вправду такое сказал?! Он меня предал! И мы решили выяснить раз и навсегда, кто трус, а кто отважный мужчина. И пришли к самому опасному месту в округе.
…Берег горной реки.
— Я пройду первым! — кричу.
— Нет я! — орет Греп, сжимая кулаки.
— Я!!!
Готов отдубасить друга за право доказать красавице, что смогу безо всяких сомнений перейти самую свирепую реку Синих гор. Я отважней, ловчее и сильнее всех!
Но Греп хитрый. Он решается на обман и бросается к реке.
— Стой!!! — ору, едва не срываясь на возмущенный мальчишеский визг. — Подлец!
Но Греп уже ловко скачет по камням. Прыжок, другой, и вот он уже на середине реки! Он хохочет от счастья, что именно ему досталась эта честь быть пер…
— Греп!!!
Друг поскальзывается. Не успевает и вскрикнуть, как пенный поток утаскивает его, ломая кости и обдирая кожу о подводные валуны.
— Гре-е-еп!!!
На моих плечах четверо, не дают броситься вслед за другом, хотя бы попытаться помочь! А спустя мгновение уже нет и следа пролитой крови. Река жадно смывает все…
…Старейшины поднимаются из-за стола. Не глядя на меня, стучат кулаками по столу. Бум-бум-бум-бум.
Вождь тяжело встает: отважный воин и сильный мужчина, но теперь он сломлен, на его плечи будто взвалили неподъемную ношу. Вождь, наконец, обращает ко мне суровое лицо: оно темным-темно от горя, под глазами черные мешки. Греп — его гордость, единственный сын. И мне известно, что вождю уже успели наплести «доброжелатели», будто это я виноват в гибели Грепа, будто это я его то ли столкнул, то ли вынудил…
Но это правда лишь наполовину, спор действительно был, но все решал Греп самостоятельно, однако оправдываться сейчас выше моих сил.
Мой друг и брат погиб, а черноволосая женщина-ведьма исчезла, словно ее никогда и не было. Исчезла с обидным язвительным хохотом: назвала дураком, и — «юрк!» в лесную чащу, только взметнулась желто-зеленая юбка, да мелькнули оленьи копыта под ней. Но мне никто не поверит, что видел дриаду. Так что лучше прослыть убийцей, чем убийцей-лжецом…
— Изгнание, — рычит вождь. И тут же шепчет с ненавистью: — Будь ты проклят, Дарк…
…Поросшие пышной зеленью горные склоны удаляются. Я ухожу, чтобы больше никогда в жизни не увидеть своих родителей, сородичей и отчий дом.
Путь мой был долог. Ушла весна, минуло лето. Я прошел два или три королевства, пока не оказался на краю этой страны. И в одном из местных трактиров проклятье отца Грепа, наконец, настигло меня.
Пришелец, — а пришельца из дальних земель во мне легко угадать, — всегда вызывает повышенное внимание у лихого люда. Подговорив разносчицу в трактире, разбойники подсыпают мне в пиво дурман-травы.
…Я прихожу в себя уже ночью, на тракте. Я полностью голый, грабители не побрезговали даже портками, и, конечно, нет и следа кошеля, заплечного мешка и простенького меча, который удалось купить на скудные сбережения (ведь фамильный клинок, конечно, пришлось оставить дома — негоже изгнаннику носить такое оружие).