— Китчен-менеджер Саня заболел. За это мы снизим его в должности,— поприветствовал меня старший ночной менеджер Николай,— теперь,— голос его дрогнул,— в твоей жизни наступает ответственнейший момент. От того, как ты покажешь себя, будет зависеть дальнейшее твое продвижение по службе.
С этими словами он вручил мне новый бэйджик, на котором красовались два крошечных гамбургера.
— Отныне ты — младший китчен-менеджер.
На глаза мои наворачивались счастливые слезы, в горле клокотало. Хотелось только одного, оказаться достойным этого высокого…
Выругавшись, я отогнал навязчивых гипношек.
Старший китчен-менеджер, пузатый студент педвуза Василий, с некоторой надменностью, но вместе с тем просто, по-демократически общавшийся с низшими чинами, ввел меня в курс моих новых обязанностей. Нет, лучше пусть будет: осветил передо мной панораму грядущих работ.
Громадная, сверкающая краской и никелем печка высилась до самого потолка.
— Здесь жарятся котлеты для гамбургеров,— явно довольный впечатлением пояснил Василий,— у нас повсюду полная автоматизация. Видишь, конвейер для кетчупа и горчицы? А там мы заправляем салаты.— Он указал на автомат, разбросавший во все стороны многосуставные паучьи лапы. Автомат этот вполне сошел бы за порождение ночного кошмара.
Пузатый Василий потянул какой-то рычаг, и громадная печь со скрежетом распахнула свое отдающее нездоровым пережаренным маслом чрево.
Я заглянул внутрь и увидел целые наслоения застывшего жира. На потухших электрических спиралях блестели капли. Закопченные плафоны из толстого стекла, обрамленные массивными алюминиевыми кольцами, смотрели насмешливо и хитро.
Я живо представил, как в этом аду, корчась, шипят пузырящиеся котлеты, горячий жир которых так и хочется залить, кажется, шампанским. Или нет? Кто «Онегина» помнит?
Мое шустрое воображение, скооперировавшись с заключенными в каждом из нас потаенными страхами, быстро состряпало такую картину: дверца духовки закрывается, сам собой щелкает переключатель, и отчищающий изнутри холодные противни несчастный ощущает первые волны жара, исходящие от быстро краснеющих спиралей.
— Я туда не полезу,— предупредил я,— я тесноты боюсь. У меня даже справка имеется!..
Я монотонно скреб пластмассовой лопаткой, кривясь от ядовито-яблочного запаха моющего средства. Сверху капало. Между колен моих стоял тазик с грязной водой, в котором плавали поролоновые губки и растертые щеточки, щетинки у которых торчали во все стороны.
Размеры печи и степень ее загрязнения позволяли предположить, что возиться мне предстоит до самого рассвета. Хорошо повышение.
А тут еще гипношки, совсем здесь обнаглевшие, атакуют нещадно, только успевай отмахиваться.
Наконец я не выдержал, выбрался из печи на волю и принялся колдовать.
Эне-Бене-Раба, Квинтер-Финтер-Жаба.
Это такое особенное заклинание для выявления человеческой глупости. Хотите научу?
В лунную ночь езжайте за город, в лесополосу, найдите гнилой пень, трижды в него плюньте, облейте бензином и подожгите.
Убегая от лесника, не забудьте повторять: ой, не буду больше слушать первого попавшегося раздолбая, пускай даже и приятной, располагающей к себе наружности.
В селениях Вилларибба и Виллабаджо снова праздник… Я примерился и шарахнул в духовку зарядом молекулярного вакуума.
Тесная связь, не позволявшая молекулам жира и стали расстаться, оборвалась, и спустя секунду стенки духовки засияли первозданной чистотой.
Зато дно, только что мною опрометчиво отмытое, оказалось покрыто толстым, в несколько сантиметров, слоем.
Я почесал надбровье тыльной стороной запястья и принялся экспериментировать.
Лучше бы мне было попробовать свои силы в чем-то другом.
Скоро помещение наполнилось удушающей вонью. Это я попытался сменить структуру составляющих жир атомов, чтобы те, значит, как-то поменяли свойства.
Они и поменяли.
Моргая слезящимися глазами, я сумел запустить вытяжку. Воздух постепенно очистился, а я с тоской посмотрел на итоги своей работы. Пожалуй, закрою-ка я эту печку, пока никто не видит. Завтра меня уже здесь не будет. Сами пускай разбираются.
Главное — поставить перед собой цель и безостановочно к ней двигаться. Управившись с работой, я с наслаждением потянулся, и, пробормотав «кончил дело — гуляй смело», сбросил фартук.