Я же, с великим трудом и ценой немалой крови, по счастью, в переносном смысле, вырвался на свободу.
Стеклянную дверь вышибло словно взрывом, и я, перепачканный томатным соком и зелеными ошметками, на карачках пополз от проклятой теплицы.
В теплице корчились, пораженные боевыми заклинахами, помидорные щупальца, однако за пределы своего обиталища помидоры вырываться пока не решались.
Я некоторое время полежал, глядя в пасмурное небо.
Лицо и волосы были липкими. Я облизнул губы. Вкус этот мне никогда забыть уже не удастся.
И чтобы я еще когда-то прикоснулся к томатному соку!
Картинно лежать в снегу мне довольно быстро надоело. Я встал, отерся и, пошатываясь, двинулся к директору. Разбираться, мля, а то хули?..
Пинком ноги придав своему появлению оттенок театрального драматизма, я разметал бумаги со стола и заорал:
— Ты че не договорил, сука?
Бледный директор вжался в кресло и попробовал задвинуться от меня подальше в его уютную глубину.
Ха, я сегодня злой, мне все можно. Я превратил стол в щепки, эффектно взорвав его изнутри. Переполнявшие меня эмоции требовали выхода, колдовать в таком состоянии очень легко, куда проще, чем обычно. После этого кто-то еще будет твердить о положительном настрое.
— Я не виноват! Не виноват! — кричал директор, всхлипывая, словно его били. Что, впрочем, было не исключено в ближайшем будущем.
Как я жалел, что природа не одарила меня более солидной комплекцией! Чтобы грудь широченная, плечи и кулаки, как булыжники. Не рука, а — орудие! Пролетариата…
— Колись, падла!— и где я таких слов нахватался?
— Все скажу! — верещал директор.— Было, было… Принес я жертву… плотника Семена…
— Чего? — не понял я.— Какую еще жертву?
Удивительно бодрый Леха вертел баранку, устремив против своего обыкновения взгляд на дорогу. Что ни говори, исключительность ситуации требовала исключительных действий.
Троллейбус со страшным ревом несся по шоссе, рога его, в среде профессионалов именуемые траллеями, беспорядочно метались сверху, с грохотом ударяя о железную крышу.
На моем обычном месте, поджав коленку, чтобы не задевать рычаг переключения передач (у нас троллейбус особенный), сидел дрожащий директор, а я устроился у окна.
Происходило нечто чрезвычайное. О том, чтобы разобраться самостоятельно, я даже не думал. Мы мчали в центр сообщить о случившемся ЧП и доставить пред суровые очи Контроля непосредственного виновника текущих событий.
— Я тебя для чего сюда взял? — рычал Закидон, как тигр, перескакивая из одного угла кабинета в другой.— У тебя какое первоочередное задание? Нам что нужно? Нам нужно шпиона найти! Нам нужно выяснить, о чем покойный Ухол предупредить собирался! А ты лезешь во что ни попадя…
— Не виновен, Шовегнас… Шовенгас Анатольевич! — оправдывался я, поворачивая голову в соответствии с перемещениями начальства.
— Да понимаю, что не виновен,— вздыхал Закидон.— Толку с твоей невиновности… Проблема назрела, а ты в нее влез. Хотя тебе лишний раз светиться, это меня подставлять.
— А че мне было,— ужасно блатным тоном рявкнул я.— Все пацаны наши там, а я, как крыса, должен за их спины ныкаться…
— Ты хайло не разевай, гопота подзаборная,— обрезал меня Закидон,— меня твои расклады не интересуют. Секи малину, не по делу не понтуйся, такова была директива. Аты, бык, в натуре, бока спорол, теперь стрелу желаешь на братву перекинуть. Попомни, кому ты всем обязан.
— Как скажешь, начальник…— сказал было я и прикусил язык. Вот так, вздумаешь слегка повыпендриваться, а тебя в твое же выпендривание носом и ткнут.
— Вы это, Шовенгас Анатольевич, извините, так оно просто получилось, я не хотел! Помидоры сами набросились. Денискинаса вот сожрали, аспиранта. Я сам еле ноги унес! Повезло, понимаете, они как…
— Это ты не мне рассказывать будешь,— отмахнулся Закидон.— Теперь слушай. Операция по этим помидорам развернута, сейчас там специалисты разбираются. Тебя я оттуда вырвать никак не могу, это вызовет подозрения. И так уже вокруг твоей особы слишком много лишнего внимания сосредоточено, а ты мне после еще пригодишься.
Так, интересненько, Шовенгас Анатольевич, для чего это вы меня решили приберечь?!
Точно, Закидон, мудила, какую-то свою игру затеял, и я в этой игре для чего-то ему понадобился. Ох, не нравится мне…
— …Окажешь содействие следствию, сам ни во что не лезь, веди себя тихо.
— Есть не высовываться, Шовенгас Анатольевич,— пролаял я.— Разрешите приступать?