Этим старым интриганам, погрязшим в… Ну, в чем-то они должны же были погрязнуть, так вот, этим погрязшим старым интриганам ничего не стоит отправить человека на тот свет исключительно из высших, корпоративных соображений. Все ради родной организации.
— Вспомнил! Вспомнил! — закричал вдруг я.
Закидон, нервно бродивший по кабинету, взглянул на меня так, как вы бы посмотрели на заговорившую человеческим голосом подставку для зонтиков.
— Варежку помните? Того, таинственного шпиона? Так вот я, кажется, знаю, кто это был.
Колдуны переглянулись.
— А что, пацан дело говорит. Может быть, может быть…
— Думаешь? Слабо верится.
Был ты всегда Закидон мудаком, мудаком и останешь…
Глаза хрустального орла с распростертыми крыльями, что стоял на подставке из человеческих костей, вдруг засветились малиновым огнем. Готов был поклясться, что глядела при этом птица в мою сторону.
— Ну вот,— печально сказал Закидон.— Опять кто-то из вас плохо про меня подумал.
— Это не я,— быстро сказал Гэндальф. Тоже мне, сразу в кусты.
— А что? Как я еще должен думать? — возмутился я.— Нахожусь в состоянии аффекта, мне можно. Это не вас вчера чуть без носа не оставили.
— Так, ладно. Ты пока иди…
— Куда?
— Как куда? Домой. И спасибо скажи, что за фокус этот с взрывом ничего тебе не будет.
Ах, вот как? Ах, вот как? Ну, я вам покажу… Вы меня еще узнаете… Обо мне заговорят!..
Где здесь трактор поблизости?
Сяду, заведу и разнесу к чертям всю малину!
Тьфу. Обидно, стараешься, целостностью здоровья рискуешь, а тебе за это даже спасибо не скажут.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В которой события разворачиваются совершенно неожиданным образом и то и дело падает полотенце
Дома меня ждал сюрприз. Он занял мою ванную и сейчас оживленно там плескался, напевая.
Я, сами понимаете, пребывал в депрессии. Именно этим объясняется моя пошатывающаяся походка с легким креном влево. Э-э-эх… Летят перелетные птицы!
Сбросив ботинки, для чего мне пришлось энергично трясти сперва одной ногой, затем второй… затем третьей… четвертой… (шутка).
Сюрприз между тем выбрался из ванной и теперь стоял, обмотавшись едва прикрывавшим самое интересное полотенцем.
— Жзжз,— вот и все, что смог сказать я. Не то чтобы слов не хватало, язык плохо слушался.
— О-о-о… Как мы набрались,— протянула Крошка Лили.— Рыгать будешь?
Фу, какое грубое слово — «рыгать».
— Я на это дело выносливый,— попытался похвастаться я и неожиданно понял, что стою, упершись лбом в стену, издавая при этом какие-то нечленораздельные звуки. Подумать только, а ведь всего секунду назад мне казалось, что я веду с кем-то оживленнейший разговор.
Сильные руки ухватили меня за шиворот и куда-то поволокли. Сперва я отнесся к этому снисходительно, но когда на голову мне хлынула холодная вода, затеял сопротивляться. Неизвестный палач, впрочем, быстро пресек всякую попытку бунта, без стеснения дав почувствовать свое физическое превосходство.
А ну-ка, кто угадает, откуда я передрал последнюю фразу?
Буль-буль-буль…
Трезвость накатывала отвратительными, удушающими волнами.
Как я ненавижу этот переключатель! Почему он так нагло пялится на меня со стены? Как я ненавижу эту жизнь, это небо, это окно, это… эти тапочки, этот паркет… Что там еще? …Этот мокрый свитер, это правительство, эту сволочную жизнь… Или жизнь уже была?
Буф.
И эту Крошку Лили я тоже ненавижу!
— Очнулся, пьяница? — спросила она, вытирая полотенцем волосы.
Во-первых, я не пьяница. Во-вторых, хм, от чего это я без…
Я поднял одеяло и поглядел вниз. В самом деле, как интересно.
— Мы что…— несколько очумело, но с достоинством поинтересовался я.
— Милый, ты был великолепен,— заявила Крошка Лили, бросаясь сверху на мое одеяло.
— Ты мне ногу сломаешь…— пожаловался я.— Что, неужели?..
— Ты же сам хотел! — возмутилась Крошка Лили.— Кто кричал, что будет со мной навеки во имя мира на Земле? Ты так набросился на меня прямо в ванной…— игриво добавила она.— Кажется, мы сломали там какую-то полочку…
Черт, повесить эту самую какую-то полочку обошлось мне в три пораненных пальца, четыре часа времени и скандал с соседями. Не нравится им, видите ли, что я в полночь затеваю полочки цеплять…
Вот это да. Оказывается, я еще мужчина хоть куда. Только не помню ничего, совершенно, хоть убейте.