Выбрать главу

Лайза виновато улыбнулась, как бы заранее извиняясь.

— А может быть, дело в другом?

— В чем? — Ирвин наконец сфокусировался на ее лице, ожидая ответа. Краткие советы ассистентки во время фотосессии были весьма точны и полезны. Может быть, действительно он упустил какой-то важный нюанс при съемке?

— Объясни, если можешь.

Лайза вернулась к дверям и произнесла тихим голосом:

— Может быть, ты просто…

Лайза повернула ручку.

— Может, ты просто влюбился в модель?

— Еще этого не хватало, — парировал Ирвин. — Я профессионал; профессионалы не влюбляются в объект, а работают с ним!

— В жизни случается всякое, — грустно улыбнулась Лайза и вышла, аккуратно закрыв дверь.

Ирвин стукнул кулаком по шредеру.

— Все это вздор.

Ирвин прошел в ванную.

Когда-то дед, заядлый фотограф, заразивший внука той же страстью, раскрыл талантливому мальчишке свой секрет восстановления после неудач — особый ритуал: сначала требовалось тщательно уничтожить паршивые образцы, все до единого, а потом выдержать три минуты под ледяным душем. И беду как рукой смоет! — уверял дед.

Ирвин задержался у зеркала. Усмехнулся.

Вот ведь — бездушное стекло, а умеет передавать образ гораздо лучше, чем камера, оснащенная сверхсовременным объективом.

На него смотрел человек с серыми глазами, широковатым овалом лица, более или менее правильными чертами и очень твердым, спокойным, непоколебимым выражением. Это выражение всегда нравилось Ирвину. Но сегодня он ему не верил. Сквозь спокойствие проступало отчаяние, сквозь твердость — растерянность, сквозь напускную непоколебимость — угрюмость осознания полной неудачи.

Нет, Ирвин, возможно, твоя мужественная физиономия нравится женщинам, но, боюсь, как фотографу тебе это не поможет.

Ирвин неторопливо разделся.

Фиговый из тебя фотограф.

В другом зеркале отразился ладно сложенный молодой мужчина. Ирвин скептически поглядел на отражение. Боюсь, дружище, что эти достоинства — единственное, что у тебя осталось.

Зашел в душевую кабину и решительно включил холодную воду на полный напор…

2

Сколько Ирвин себя помнил, дед, бывший морской пехотинец и любитель природы, всегда находился рядом, заменяя неуемных родителей, без устали скитавшихся по странам всех континентов в поисках лучшей доли. Дед овдовел в момент появления на свет единственной дочки и любил ее безумно и беззаветно. Дочка же, вертихвостка и авантюристка, едва достигнув брачного возраста, вырвалась из-под плотной родительской опеки замуж за такого же, как и она, раздолбая и любителя приключений. Вскоре парочка беспечных перелетных пташек оставила деду нечаянно сотворенного внука, и сентиментальному ветерану ничего не оставалось, как отдать всю свою душу последнему утешению, появившемуся так вовремя.

Суровая армейская выучка позволяла деду не только стоически выдерживать неожиданные испытания, но и ценить в жизни все устойчивое, солидное, отдавая предпочтение, как он выражался, проверенным вещам. Поэтому вместо сказок перед сном они с внуком обстоятельно и увлеченно разглядывали толстенные фолианты, битком набитые фотографиями — в основном птиц, бабочек и растений.

Деду, прошедшему через множество военных конфликтов, слишком часто приходилось глядеть на людей через прицел, и всю оставшуюся жизнь он предпочитал созерцать безобидных представителей флоры и фауны. Цветок розы гораздо приятнее видеть в окуляр фотоаппарата, чем летящую вражескую гранату. Мотылек не вопьется в плечо, как осколок фугаса. А оперение колибри куда красивее, чем траектория шальной пули.

Но внимание, которое к тем же снимкам проявил несмышленыш, поражало деда — и совпадениями, и неожиданными предпочтениями. Маленький Ирвин любил в фолиантах те же картинки, но по-своему. Старик обожал изучать способности внука на примере своих, довольно оригинальных снимков.

— Внимание, малыш! — командовал ветеран морской пехоты тоном прожженного сержанта. — Смотри внимательно!

Ирвин беспрекословно подчинялся деду и безропотно вникал в световые эксперименты.

Особенно нравились внуку дедовские портреты соседских кошек. Ирвин вглядывался в фотографию: обыкновенный кот, захваченный на резкой границе света и тени, походил на черта, только что выскочившего из преисподней.

— Смешной котик. Смотри, как лапку держит!

— Верно! — радовался дед. — Соображаешь, малыш! У тебя дьявольское чутье на ракурс! Это, видишь ли…

И дед пускался в длинные объяснения. Фотограф-самоучка любил говорить долго и обстоятельно, выкладывая знания, почерпнутые из бесчисленных справочников, а также ускоренных курсов по съемке насекомых. Местная газетка часто и охотно печатала работы неутомимого натуралиста.