— Ночью она испугавши была, — сказал Сеня негромко. — Ой, милок, испугавши… Но в лес прямо рванувши. Будто и страшно ей, и взять зверя все одно надо. Значит, плохой зверь. Сильно плохой, однако.
— Чего это ты как чукча заговорил? — удивился Лузгин.
Сеня в ответ хмыкнул. Лузгин понял: не одна собака «испугавши». Она еще с ночи заразила страхом хозяина. А Сеня в жизни не был трусом. Осторожным, внимательным, осмотрительным — да, был. Предпочитал не связываться с опасностью попусту. Но, допустим, когда на него однажды решила поохотиться рысь — видимо, Сеня, низкорослый и худой, показался киске добычей подходящего формата, — он охотницу переиграл и завалил с блеском, злорадно.
Что рассказало поведение Найды опытному народному умельцу, Лузгин воображать не хотел, а спрашивать в лоб постеснялся. Здесь это не было принято. Захотят, сами расскажут. В Зашишевье один Муромский, испорченный городской жизнью, вел себя естественно, раскрепощенно, где-то обходя, а где-то и прямо нарушая местный этикет. С остальными приходилось держать ухо востро, ловить малейшие оттенки речи — именно в нюансах крылась самая важная информация.
Охотники миновали подлесок и углубились в сосновый бор. Найда уверенно тянула хозяина за поводок, Сеня подтормаживал, не давая собаке чересчур разогнаться.
— Дедушка, не пора нам цепью? — спросил Муромский.
— Да что ты, милок! — отмахнулся Сеня. — Километр еще, не меньше. Зверь, он вон там, в завале. Больше некуда ему.
— Это где старый бурелом? — уточнил Лузгин.
— Ну да, милок, завал.
Такие вещи Лузгин привык спрашивать. В Зашишевье элементарный напильник звали то «подпилок», то «распилок», а водку либо «вино», либо «белая». Остальное питье — «красное». Что важно, не «цветное», а «красное», будь оно хоть белое полусухое. Когда вокруг сплошные лингвистические казусы, не ровен час недопоймешь какую-нибудь сущую ерунду — может выйти глупо. Тут, было дело, Юра помогал Муромскому массандру строить. Вот массандра она, и хоть ты тресни.
— А ручей? — встрепенулся Муромский.
— Да пересохши тот ручей.
— Не весь. И если зверь по руслу прошел?..
— На что ему?
— Не знаю, — сказал Муромский и насупился. — Я бы прошел.
— Ты ж не зверь! Они не любят.
— Не знаю, — повторил Муромский. — Я-то, допустим, точно не зверь. А что за гадость эта сука…
Он будто в воду глядел — и иносказательно, и буквально. За ручьем Найда встала, задрала нос вверх, покрутилась на месте, потом вознамерилась заложить дугу, но Сеня собаку придержал.
Следов в русле было не разглядеть, их замыло течением. А ручей тянулся себе и тянулся по лесу. Вовсе он не пересох.
Вдалеке маячила линия бурелома. Здесь лет десять назад повалило множество деревьев, и прятаться зверь мог где угодно.
— Разделимся, и в разные стороны по берегу? — предложил Муромский. — Авось увидим, где он выходил.
Сеня подумал и не очень уверенно сказал:
— Это, конечно, да. А может, ну его?
— Ты чего, дедушка?
— Предчувствие у меня, — буркнул Сеня виновато. — Пошли-ка до села.
— Думаешь, пока мы тут, он — там?!
— Нет, милок, нет. Только ничего у нас в лесу не получится. В селе надо зверя брать. Ночью. Он придет же, зверь-то.
— Бабы нас убьют! — бросил издали Витя.
— Это точно, — поддержал Юра. — Моя уже того. С утра на кочергу нехорошо смотревши!
— А моя-то! — пожаловался вчерашний пострадавший.
— Баб и детей сгоним в одну-две избы, выставим охрану, — заявил Муромский. — И устроим засидки по дворам, где скотина. Куда-то зверь непременно сунется. Тут мы его и возьмем. Хорошо ты придумал, дедушка. Теперь вопрос: людей-то у нас хватит? Или скотину тоже… уплотнить?
— Если на совхозный двор? — предложил Витя. — Там крыша проваливши, а так ничего. Окна досками заколотим. Пусть зверь через крышу лезет, точно никуда не денется. Электричество я сделаю. Как он запрыгнет, а мы рубильник — бац! Полная иллюминация.
— Значит, когда стадо вернется — сразу его туда. Ничего, бабы с ведрами прогуляются, не графини. Ну что, потопали на дворе порядок наводить?
— Главное, в суматохе не пострелять скотину! — ляпнул что пришло на ум Лузгин.
— И не говори, Андрюха! Тогда нам точно п…ц! — хохотнул Витя.
— Я лучше грохну свою корову и съем, чем зверь ее утащит, — сказал Муромский. — Все, решили. Возражения? Нет возражений. Пошли.
Возвращались они, нервно перешучиваясь.
И поминутно оглядываясь.