— О-о… — простонал Лузгин, отворачиваясь.
— Не ссы, Андрюха, бывает, — утешил его Витя. — Нас однажды минометами накрывши — целый взвод в штаны наклавши. Дружно.
— Ты же не воевал! — усомнился Муромский.
— А в Советской Армии воевать не надо было, чтобы снаряд на башку упал. Сам не помнишь? Американцы и те до сих пор по своим долбят, чего уж про нас-то…
— Это да, согласен. Андрей, держи ружье, и правда, не ссы. Дело житейское. Все перепугались. Чуть насмерть зверя не забили со страху. Насилу я прекратил это безобразие. Главное, людей оттаскиваю, а сам так бы и треснул гада лишний раз ломом по морде. Но крепкий он, сука! Думаю, у него все кости целы. Разве что пара ребер того. Его пулей надо в голову.
— Серебряной, — подсказал Витя.
— И обычная сойдет. Но мысль твою я улавливаю. Андрей, что скажешь? Вервольф?
Лузгин молча кивнул.
— Фантастика, — сказал Муромский. — Прямо кино. Был американский оборотень в Лондоне, а теперь русский в Зашишевье. Вот этого говна нам для полного счастья не хватало. Ведь не поверит никто! И вообще — ну, поймали. И что теперь с ним делать? И что сделают за это с нами? Он же, сука, наверняка секретный! Думаешь, он сам по себе зародился? Щас!
— Секретный, не секретный — по фигу. Сейчас он наш. Вот и пристроим его на пилораму — бревна ворочать, — предложил Витя. — Я не шучу. А там видно будет.
Муромский посмотрел на Витю с сомнением. Принюхался.
— Как, вы говорите, ваша фамилия? — осведомился он елейно. — Бухой?
— Ошейник ему надо железный и цепь, — упрямо гнул свое Витя. — На ноги кандалы, чтобы не разбежался. На руки тоже придумаем что-нибудь. Скажи Сене, чтобы кузню раскочегаривал. Все равно сегодня не спать.
— Зачем кузню? — спросил издали Сеня.
Лузгин вдруг осознал, что вокруг тихо. Наконец-то. Даже овцы на дворе не блеяли. То ли свыклись с присутствием зверя, то ли впали в ступор.
— Дедушка, а дедушка! Тут Витя придумал — на пилораму зверя, чтобы бревна катал.
— И правильно, милок. А что еще с ним делать?
— Совсем с ума посходили… — бросил Муромский недовольно. — Андрей, хоть ты меня поддержи. Нельзя это чудовище в селе держать. А как его и куда… Не представляю.
— В городе есть лаборатория «Кодак-экспресс»? — спросил Лузгин. — Должна быть хоть одна.
— Целых две, — сказал Муромский. — В городе теперь все есть. Вплоть до ночного клуба и Интернета. А через месяц обещают из Москвы привезти мужской стриптиз. Бабы уже деньги считают. Ничего развлечение — пидарасам в трусы купюры засовывать? Свою не пущу, бля буду.
— Ну чего, я в кузню пошел? — спросил Сеня.
— Иди уж, — вздохнул Муромский. — Забирай этого… мечтателя и иди. Зверя мы вам прямо к горну доставим. Хоть всего в железо упакуйте. Намордник бы ему, да рожа плоская, бульдожья… Я сейчас машину подгоню, зацепим его — и волоком…
Витя кивнул Лузгину и ушел вместе с Сеней в село.
— Дедушка грустный, — сказал Муромский тихонько. — Дедушка о зверя приклад сломал. Два раза. У своего ружья, а потом у чужого! М-да… Так зачем тебе «Кодак», Андрей?
— Пригодится, — заявил Лузгин уверенно. Он бы мог объяснить свой интерес к фотолаборатории прямо сейчас, но ему хотелось Муромского немного помучить. В отместку за «засранца».
— Лишнего спрашивать не буду, — Муромский зевнул. — Ваши журналистские профессиональные секреты… Сам расскажешь, когда время настанет. Ладно, надо руководить, пока все не перепились в жопу.
— Пойду, что ли, с вами. Посмотрю…
— Теперь-то бояться тебе нечего, — многозначительно сказал Муромский, подавляя смех.
— Это Витин самогон виноват, — буркнул Лузгин, шагая рядом. Оправдываться было противно, но — очень хотелось.
— А ты его не пей больше. Захочешь накатить, ко мне приходи, я налью сколько угодно. У меня качественный национальный продукт. Двойной перегонки и тройной очистки. Почувствуешь разницу.
— С детства меня волнует один вопрос. Чего они-то дважды не перегоняют и совсем не чистят, а? Неужели просто от жадности? Как из крантика закапало — тут же присасываются?..
— Именно, Андрей. Именно от жадности. Ты поставь им самой лучшей водки, они скажут: ох, хороша! А когда водка кончится, будут хлестать смагу за милую душу. И попытаться самостоятельно приблизиться к высокому стандарту — ни-ни. Зачем? Им что бухло, что пулемет, лишь бы с ног валило.
Муромский подумал и добавил:
— Хотя люди в общем и целом очень хорошие. Такой, блин, нюанс!
У вервольфа оказалась роскошная шерсть — темная, почти черная. Даже сейчас, изгвазданная, свалявшаяся, местами ободранная, залитая кровью, она производила впечатление.