— Агитатор, бля! — крикнул Муромский, спускаясь с крыльца. В одной руке у него был тяжелый молоток, в другой — здоровенные клещи. — А ну, кончай демагогию! Нашел за кого заступаться!
— Да как тебе не совестно, живодер ты эдакий! — вступила жена.
— Он нашего Пирата убил!
— Знаю, что убил! Не нарочно ведь!
— А ну пошла в дом, зараза! — прорычал Муромский, резко понизив голос. Это возымело действие — жена с крыльца испарилась мгновенно.
— Значит, когти я ему вырву, — будничным тоном сообщил Муромский, подходя к собравшимся. — Ну-ка…
Вервольф перестал мелко дрожать. Его заколотило.
Муромский собирался еще что-то сказать, но осекся.
Лузгин, чувствуя, что сам тоже сейчас весь затрясется, выставил в сторону Муромского ладонь.
— Видел? — спросил он громким шепотом.
— Зубы до следующего раза оставим, а когти — извините…
Лузгин не мог понять, играет Муромский или нет. Как любой настоящий лидер, тот обладал качествами почти несовместимыми — умением переть танком до полного упора и способностью мгновенно ориентироваться в меняющихся обстоятельствах.
— Взяли, перевернули, — скомандовал Муромский.
Вервольф застонал и… расплакался. Больше всего это было похоже на жалобное нытье очень маленького ребенка.
— И такая пое…ень — целый день! — провозгласил некто, проламываясь сквозь придорожные кусты. — Вы чего, мужики, совсем охреневши?
Лузгин с облегчением вздохнул. Сейчас он готов был простить Вите Яшину все — даже регулярное злостное нарушение правил самогоноварения. Лишь бы тот переломил ситуацию.
Вервольфа ухватили за бока и кувыркнули на спину. Тот не сопротивлялся, только ныл и пытался спрятать лапы. Железной трубы у него в зубах уже не было — проволока, наверное, размоталась, пока оборотня таскали по селу. Лузгин не заметил слез на изодранной в кровь черной морде, но готов был голову прозакладывать — существо действительно плачет.
Еще стало ясно, насколько же оборотень маленький. Самому невысокому из мужчин он едва достал бы до плеча.
— Бугор, а бугор, — позвал Витя с приторным миролюбием, выходя на дорогу. — Чегой-то ты нынче круто взявши.
— Разберемся, — буркнул Муромский, наклоняясь над вервольфом и щелкая клещами.
— Дя-а… — проныл оборотень. — Не-е…
— Чего-о?!
Впервые Лузгин увидел Муромского по-настоящему опешившим.
Впрочем, от услышанного обалдели все.
Кроме Вити.
— Он говорит: дядя, не надо, — перевел Витя очень спокойным тоном.
— Не-е… Дя-а… Не-е… Дя-а… Не-е…
Глаза вервольфа были крепко зажмурены, он выстанывал свое «дя-не», как заклинание, чуть мотая вобранной в плечи головой.
Муромский выпрямился, поглядел растерянно на Витю, потом на Лузгина… и вдруг лицо его озарила торжествующая ухмылка.
— Расколол гада! — сообщил он гордо. — Вот как это делается. Желающих с ним побазарить — милости прошу. Закурить дайте мне кто-нибудь.
Протянули сразу несколько пачек. Лузгин показал издали «Парламент» и угадал — Муромский со словами «А ну-ка, угостимся с барского стола» подошел к нему. Старательно пряча бегающие глазки.
Никого он, конечно, специально не раскалывал. Просто хотел в припадке жестокости выдрать оборотню когти. По-человечески Лузгин его, в общем, понимал. Но что-то подсказывало: мучить пойманное существо дальше некоторого предела нельзя.
Не потому, что ты сам окажешься хуже зверя — кого волнует философия, когда руки сами тянутся к железу… А вот довольно. Точка. Одна глава прочитана, начинается совсем другая.
— Ловко сделано, — сказал Лузгин.
— Дык! — кивнул Муромский, наклоняясь к зажигалке.
— Я все думал, это игра или нет. Прямо испугался.
— Пирата жалко… А так — конечно, игра. Что же я, и вправду живодер?
Боковым зрением Лузгин поймал насмешливый Витин взгляд. Не удержался и подмигнул.
Вервольф продолжал жалобно ныть. Витя осторожно ткнул его носком сапога в плечо.
— Хватит тебе, — сказал он. — Больше не тронем. Если с нами как с людями, мы тоже как люди. Эй, пацан! Завязывай.
— Слушай, братка, а вина ему! — предложил Юра. — В пасть. От нервов.
— А есть вино? — мигом встрепенулся Витя, оглядывая собравшихся.
— Не надо! — поспешил встрять Лузгин. — Свернет ему башню, сами пожалеем. Лучше просто отойдите. Он же вас боится. К вон тому столбу трос принайтуйте, а сами хотя бы шагов на двадцать в сторону. Я тут останусь, если вы не против. Я, кажется, единственный, кто его не тронул еще. Может, это подействует?