Ронда жила в великолепном номере: две комнаты и огромное панорамное окно. Она двумя движениями сбросила туфли и швырнула на диван свое пончо — оно сползло на пол, Ронда не стала его поднимать.
— Наконец-то, — сказала она, — слишком много одежды. Я не люблю, когда много одежды. Я люблю, когда удобно.
Чехлов воспринял это, как сигнал.
— Ну — спокойной ночи?
— Борис, — возмутилась Ронда, — как ты можешь такое говорить? Сейчас у нас будет русский ужин. Ты должен позвонить в ресторан и заказать сюда русский ужин. И чтобы там была русская икра и русская водка. Много икры и много водки. В России надо есть икру и пить водку.
Ее хозяйский тон подействовал на Чехлова, как на портье внизу: он растерялся и упустил время, когда еще можно было отказаться. Я ей что, лакей, раздраженно думал он, в конце концов, она наняла меня на день, но день-то кончился! Но пальцы уже бегали по кнопкам, набирая номер ночного ресторана. Много водки — ладно, бутылка ноль семь. А что такое — много икры? Сто граммов? Двести?
В дорогой гостинице умели угодить постояльцам — столик с водкой, икрой и прочей закусью вкатили через пять минут.
— Горячее сразу? — спросил официант, роскошный в своем смокинге.
Чехлов перевел.
— Все сразу, — приказала свободная американская женщина.
— Но я не могу пить, — как можно тверже произнес Чехлов, — я же за рулем.
Ронда поставила перед ним оба бокала:
— За рулем ты будешь утром. Я хочу ужинать с тобой.
— Мне же домой надо.
— Домой тебе надо потом.
— Мы договаривались на весь день, — уперся Чехлов, — но день кончился.
— Я знаю, — сказала Ронда, — что день кончился. Но теперь я тебя арендую на всю ночь.
Чехлов криво улыбнулся. А как еще было реагировать?
— Двести долларов, — сказала американка, и глаза ее азартно блеснули.
— Не могу, — помотал головой Чехлов.
— Ты же мужчина, — сказала она, — где водка?
Чехлов налил ей до краев, а себе чуть-чуть. В конце концов, только пригублю, решил он. Так и сделал, а она выпила до дна.
— Ты хороший человек, — сказала Ронда, — ты стоишь больше. Триста долларов! Это большие деньги, но в России надо спать с русским мужчиной.
— Ронда, — взмолился он, — меня ведь ждут!
Она посмотрела на него с веселым нахальством:
— Борис, неужели ты хочешь пятьсот? Ладно, я согласна, пусть будет пятьсот. Но это последняя цена!
Официант привез столик с горячим. Чехлов сидел как в воду опущенный. Надо было что-то сказать — но что? Дикая цифра сгибала шею, как гиря.
— Ты думаешь, это шутка? — сказала Ронда. — Нет, это не шутка. У меня есть деньги, вот в этой сумочке. Я ни разу в жизни не платила мужчине, но ведь когда-то нужно начинать, правда, Борис?
Он чувствовал себя дурак дураком. Шутка? Да нет, какая тут шутка. Ведь сто долларов она дала.
Ронда сама разлила водку, и Чехлов выпил. В конце концов, чего страшного? Ночью улицы пустые, ментов нет, да и кофейник на столе, кофе отбивает запах, по крайней мере так говорят…
Американка пила по-мужски, и Чехлов удивился, что она так быстро опьянела. Теперь она была ему даже симпатична: авантюристка, прикольщица, и с юмором в порядке. Смотрится дурой? Но ведь и он бы в ее Флориде смотрелся дураком. И, вообще, что страшного? Что он, целка-семиклассница? Прикол так прикол, не ему же отступать! Ну трахнет бабу — больше ведь ничего не грозит…
Горячее есть не стали — ни ей, ни ему не хотелось. Ронда сказала:
— В ванной два халата, один твой.
Чехлов снял пиджак, повесил на стул, прошел в ванную. Она была громадная и тоже двухкомнатная: в передней стол, бесчисленные шкафчики и зеркало от стены до стены, во второй — джакузи и душевая кабина с гидромассажем. Живут же люди! Он быстро принял душ, отрезвел под холодной струей, надел мохнатый халат с капюшоном и, поколебавшись, натянул трусы. Мало ли как сложится, в трусах спокойней. Вышел.
Ронда засмеялась, поцеловала его в губы и прошла в ванную.
Аньке, что ли, позвонить? Но — что сказать? Чехлов вздохнул и сел в кресло.
Ронда вышла из ванной без халата, завернувшись в полотенце. В спальне стояла огромная дубовая кровать. Чехлов стоял — ждал. Американка споткнулась о толстый пушистый ковер, и стало понятно, что ее прилично развезло. Она сбросила полотенце, швырнула его в кресло, но не попала.
— Борис, — сказала Ронда, — ты настоящий русский мужчина.
Чехлов ощутил легкий мандраж. Он любил худощавых, а свободная американская женщина была объемиста, даже толста — то, что прежде скрывал яркий балахон, теперь было полностью открыто, и увиденное не вдохновляло. Тяжелая грудь висела, живот почти прикрывал курчавый лобок. Ронда подошла и вдруг, повернувшись спиной, прижалась к нему всем телом. Чехлов обнял ее за плечи, но она переместила его ладони на грудь.