Майор очнулся от дум и спросил у Риты:
— В магазин пойдешь работать?
— Нет, нет! Я теперь туда ни шагу. Что вы! Это такое место...
Варламов нахмурился, ему стало жаль девушку.
— А куда думаешь пойти на работу?
— Не знаю.
Вот и еще одна сторона горького опыта — человек выбит из колеи, не доверяет ближним, смотрит на них с опаской. Цепная реакция недоброты — страшная это вещь! Рита побаивается людей. Если сейчас не протянуть ей руку, не проявить заботу и сердечное тепло, кто знает, как она проживет свою жизнь. А ведь ей шагать и шагать — вся жизнь впереди. Встретятся еще и хорошие, и плохие люди. Больше — хороших. Но она может на них порой взглянуть не так: ведь в сердце ее посеяно сомнение.
— У-у-х! — Варламов, словно сбросив усталость, поднялся. — Вот что, Рита. О твоем будущем — учиться или работать — мы подумаем, посоветуемся. В панику не впадай. От недоброты бежишь — творишь недоброе. Надо к ветру поворачиваться лицом. Вот отца оставила одного, а он болен. А главное — что же такое с дочкой стряслось? Но он терпит, потому что верит: так надо, так лучше для моей Риты. А ты... Ты подумала об отце, когда ударилась в бега?
— Подумала, но...
— Вот это «но» оборачивается порой черной неблагодарностью, черствостью, даже жестокостью. Ты, пожалуйста, на меня не обижайся, но я не привык кривить душой.
— Ой, что вы! — вспыхнула Рита. — Да я не обижаюсь. Вы такой... Я даже не думала, что в милиции такие... настоящие.
— А ты думай о людях лучше, чем они порой кажутся. Таких вот мошенников, как твой директор, не так уж много. И в жизни всегда есть что переворачивать, изменять к лучшему. Значит, надо не бегать от трудностей, а бороться, работать.
Зазвонил телефон. Майор выслушал торопливый доклад, уточнил:
— Где? Как? — и посмотрел на Риту. — Сейчас иду. Да, сейчас же.
Медленно положив трубку, сказал девушке:
— Ну, хорошо, Рита, иди домой, — и улыбнулся через силу, но от всей души. — Не падай духом, все будет отлично. Я тебя еще позову. Помоги нам, будь стойкой до конца.
— Я буду, — пообещала Рита уверенно.
— Вот и прекрасно. А теперь до свидания. Беги домой, к отцу.
XVII
Пушин снова появился у бетонщиков. Он спешил, беспокоился, что уже не застанет их на работе. А бетонщики еще и не думали уходить, весело трудились.
Первой заметила его Клара Денисова.
— A-а, товарищ из горкома и заодно — из милиции, — встретила она Пушина как старого знакомца.
— Одно другому не мешает, Клара. Вы что же, во вторую смену остались?
— Какое там! Просто до обеда просидели без дела, вот теперь наверстываем.
— Из-за плотников все, — поднял голову согнувшийся над опалубкой парень в кургузом пиджаке, бритый и смешливый. Под носом его чернели, будто приклеенные, усики, небрежные, лохматые, чужие. Пушину показалось, что парень и голову свою обрил только для того, чтобы контрастнее выделялись эти самые усы. — Пьянствуют, а ты за них отдувайся. Начальство предлагало и нам...
— Эх ты! — шлепнула Клара юношу по плечу, не дав договорить. — Все хотят поменьше сделать, побольше получить. А дармовой хлеб не покажется ли горьким, Егор? Ну, посмотри на свою работу, голова садовая. Закрутил, называется.
Денисова взяла из рук парня большие плоскогубцы, ухватила проволоку и начала ловко закручивать.
Пушин подумал, что девушка быстра не только на язык.
— Плотникам, небось, не горек хлеб, а мне чего ради он должен показаться горьким, — недовольно заговорил Егор, пошевеливая усиками.
— Плотники, Егор, и куса не сделают без горькой, потому и не замечают вкуса хлеба. И угрызением совести не страдают, — наставительно растолковывала Клара, продолжая орудовать плоскогубцами.
— Прораб предлагал подписать наряд, — снова о том же заговорил парень. — Чего же еще надо? Получили бы свое, а работу выполнили завтра. Люди отдыхают, а мы вкалываем. Дурачье.
— Э-эх! — осуждающе протянула Клара. — Работаешь ты хорошо — и поговорить тоже мастак. — Девушка обернулась к Пушину. — Бывают же такие люди: сами хорошее дело творят, а языком своим тут же свой след на земле загаживают. Отчего бы это, характер, что ли, такой, или просто человек не в своем уме?
— Трудно сказать, — пожал плечами Пушин. — Видимо, у каждого свой характер, свое отношение к делу.