Я по-прежнему жил в шатре Нао. Артак любезно оказывал мне гостеприимство, делясь одеждой, едой и кровом, но не переставал доброжелательно подшучивать, называя Адриатой, и похлопывать по заду. Сначала это казалось забавным, потом начало злить, но, в конце концов, я смирился и старался не обращать внимания на выходки Нао. По натуре он был очень живым и веселым человеком, и это добродушие никак не вязалось с рассказами о его жестокости и свирепости в бою. Хотя, что там говорить! Я о себе-то никогда не думал, что буду с кровожадной настойчивостью желать смерти врагу, что буду убивать людей и оправдывать это войной. Война! Война лишь вскрывает в людях их неискоренимую жестокость и бездну пороков. Правдивой целью люди оправдывают низменные страсти. Как глупо! Я сам такой же. Люди преклоняются перед силой? Да! В любом ее проявлении. А если и борются с нею, то лишь ради того, чтобы самим стать этой силой.
Честное слово, лучше бы я помер или сошел с ума, тогда, возможно, я не знал бы, кто я.
Так и Нао. Он стал моим лучшим другом. Потомок древнего рода, уходящего корнями в Начало Начал, человек очень благородных кровей, – он имел все права стать знатнейшим и уважаемым человеком в Городе Семи Сосен, он мог стать даже набожником! Его отец с недовольством замечал в мальчике мягкосердечие, неприличествующее высокому сану и мужскому достоинству. И он начал с остервенением изживать из своего отпрыска излишне «женские» качества. С трех лет отец дал ему в руки меч, посадил на коня и заставил сына драться с его воинами. Музыка, танцы, книги, – все было запрещено в присутствии молодого артака. Но запретный плод сладок, ничто не могло бы так привлечь мальчика, как запрещенная музыка, танцы и книги. Двойственная жизнь Нао продолжалась довольно долго, пока его не пригласили ко двору набожника, а затем и Императора. Именно там он познакомился с Шанкор, именно там он проникся идеями о справедливости, о равенстве всех, ох, как молодые сердца полны революцией, как сказал кто-то умный. Что нужно? – толчок. Когда Шанкор прогнали, он долго не мог предать своей клятвы набожнику, но год назад все же ушел за нею, вызвав негодование всего Города. Его имя стало ругательством, а ведь когда-то он был любимцем многих важных лиц.
«Лучше бы отец не запрещал мне музыку», – смеялся Нао, – «я стал бы музыкантом и не натворил бы бед для страны». Но мало того, что он последовал за изменницей, предав все клятвы служить набожнику и Императору, сменив их на другие, он осмелился выступить перед собранием аристократов с пламенной речью в защиту повстанцев, вселив в сердце некоторым смуту. После этого артаку пришлось бежать из Города, официально он был изгнан в Липпитокию, а недавно и приговорен к смерти.
– Я загубил свою жизнь, – говорил он, – и не жалею об этом. Как можно жить и довольствоваться брошенной тебе, как собаке, сухой коркой хлеба, погрызенной мышами. Я Человек, в конце концов! Я сделаю свою страну справедливой, уничтожу диктат набожника, верну власть Императору!
Эти речи воодушевляли меня, но затылком я понимал, зная историю своей страны и мировую историю, что все это обычный лепет революционера. Погибнут люди, но мало что изменится.
Так вот, я спрашивал Нао: зачем он убивает людей, и не жаль ли ему их. Ответом мне были полный презрения взгляд и насмешливо искривленные губы.
– Я – мужчина.
Понимай так: ты – женщина, раз спрашиваешь об этом.
Больше подобных разговоров я с ним не заводил.
Не знаю, как описать, что сказать – невозможно выразить словами то, что происходило со мной и Шанкор. Глядя на нее в редкие и короткие минуты наших встреч, я вспоминал слова Марци-Марцибуса, что женщина для меня только одна, других может быть много, но она одна. Холодная и жестокая Ала-Тер околдовала меня и затронула мужскую гордость. Когда женщина не видит в тебе мужчину, больше всего хочется, чтобы она увидела, и для этого не жаль ничего.
Дня за три до окончания моего счастья, она опять призвала меня, Нао, Шалмантора и еще нескольких приближенных воинов в свой шатер. Была уже почти ночь. В полумраке горело несколько свечей. Шанкор склонилась над листом бумаги и что-то рисовала. По ее знаку мы сели вокруг стола.
– Добрый вечер, – отозвалась она на наши приветствия. Лицо ее несло печать раздумий и забот.
– Я много думала, – продолжила она, – и пришла к выводу, что предложенный Андрэ план – лучший. Я даже назначила день наступления и направила гонца с письмом к Илетте и ее мужу. Я утвердила, что наступление будет совершено в полночь первого дня месяца весны, то есть чуть больше, чем через три месяца. Я отправлю вас, Андрэ, и вас, артак, в Город Семи Сосен. Там вы будете нужнее, возьмете на себя подготовку, и возглавите восстание со стороны Города. Муж Илетты, если он будет жив, введет вас в курс дела. Завтра начинайте готовиться в путь, следующей ночью вам необходимо выехать. – Шанкор на минуту замолчала и мимоходом взглянула на меня. – Это план дворца Императора, – она ткнула пальцем в лежащий на столе чертеж. – Нао знаком с ним, а вот ты, Андрэ, нет, поэтому хорошо бы тебе на всякий случай это знать. Все свободны.