Я уснул. Проснулся: руки болели, и кто-то тормошил меня за плечо.
– Вставай.
С помощью все того же человека, я поднялся на ноги и поковылял за ним. Идти нам было недалеко, но я настолько ослаб, что еле двигался. Безразличие еще владело мною.
Мы вошли в небольшую, светлую комнату, поводырь усадил меня в кресло, а сам встал рядом.
Мутным взглядом я обвел комнату, заметив двух стражников и стоящего спиной ко мне высокого человека. Он обернулся, и его пронзительный взгляд встретился с моим.
– Значит, это и есть каро? – насмешливо спросил он.
– Да, господин, – ответил мой проводник.
– Что же, Алеас, он кажется мне слишком слабым, слухи говорили о его мужестве и силе.
– Его пять дней держали в темноте без пищи и связанным, он слишком ослаб, мой господин.
– Почему так? – нахмурился господин.
– Ждали вашего возвращения и распоряжений. Без вас никто не смел входить к нему, – ответил Алеас.
Закончив допрос стражника, господин обратился ко мне:
– Значит, ты и есть ловкий и сильный каро? – спросил он.
– Нет, – хрипло ответил я.
– Нет? – удивился он. – Алеас, кажется, он собрался врать.
Алеас склонился ко мне и прошептал:
– Вам лучше говорить правду, если хотите избежать пыток.
– Меня все считают каро, но это не так, – ответил я.
– Да ну! Алеас, подай мне нож. Кажется, у господина Андрэ короткая память, ее нужно удлинить.
– Я – каро, – безразлично сказал я.
Высокий рассмеялся.
– Ну что ж, господин каро, теперь мы друг друга понимаем. Надеюсь, так будет и впредь. Запомните, со мной ваши штучки не пройдут. Меня охраняет небо и покровительство Императора, вы же не станете этого отрицать, как и то, что вы повстанец! Будем помогать друг другу?
– Будем, – буркнул я, мечтая, чтобы этот приставучий тип поскорее оставил меня в покое.
– Отлично, – сказал он, потирая руки. – Теперь расскажите мне, какие планы у чертовки Шанкор, когда будет наступление, а?
– Не знаю.
– Смел! – рассмеялся он. – Как думаешь, Алеас, выдержит он комнату правды?
– Нет, – тихо ответил Алеас.
– А как быстро ты поставишь его на ноги?
– За две недели, мой господин.
– Даю тебе неделю, – надменно произнес господин, – и ни дня больше. Чтобы через неделю он был достаточно в себе, мог понимать вопросы и отвечать на них. Тебе ясно?
– Да, господин.
Алеас поднял меня со стула и буквально выволок из комнаты.
Меня не вернули в темный ад, нет, я был посажен в клетку. Здесь было светло и сухо, и воздух не был столь губителен. Алеас приходил три раза в день, делал мне массаж рук, втирая в них темную пахучую мазь, во время этих сеансов я рычал от боли, но руки день ото дня чувствовали все больше, и к концу недели я уже мог шевелить большим пальцем.
Алеас внимательно следил, чтобы я ни в чем не нуждался. В клетке лежал тюфяк, и всегда была чистая вода. Кормили меня три раза в день баландой с мясом, хлебом и фруктами. Все это очень поддерживало мои силы, которые постепенно возвращались, принося с собой осознание действительности и ясное мышление. Я больше спал и ел, чем думал. Я был так изможден, что мной владела беспокойная апатия. Я чувствовал, что ничего не имеет значения, абсолютно.
Итак, Алеас исполнил приказание господина: к концу недели я мог ходить, говорить, шевелить большим пальцем, а самое главное – понимать вопросы и отвечать на них.
Алеас, вообще, оказался странным тюремщиком: он был ласков и мягок со мной, и обращался, как с больным ребенком. Он никогда не кричал, мало говорил и ничего не спрашивал. Все попытки вызвать его на разговор были равны нулю.
Ужасное откровение из его уст услышал я накануне истечения срока, данного мне на излечение. После безуспешных попыток поговорить с Алеасом о моей судьбе, я спросил его:
– Скажи, что за высокий худой человек был тогда в комнате?
Алеас с сомнением в голосе спросил:
– А ты не помнишь?
– Я не только не помню, я не знаю, кто он.
– Вероятно, от слабости глаза твои застило, – тихо ответил он, – это же был господин Тобакку.
Насладившись моим изумлением, Алеас ушел.
На следующий день, а может быть, и ночь, время суток в моем жилище, лишенном окон, не имело актуальной силы, но те часы, когда приходил Алеас, я считал дневными, так вот, на следующий день стражники вывели меня из клетки, и мы вновь отправились в путешествие по коридорам ужаса. Дикие вопли разносились по ним, сквозь прутья смотрели изможденные безумные глаза, блестящие в полумраке дьявольским огнем, гремели цепи, а в нос бил отвратительный запах выделений и крови.