Я готов был рвать и метать от ярости и, если бы кто-нибудь оказался рядом, то точно получил бы от меня пару тумаков. Вот так, эта смазливая змея добилась своего. Вернее нет, не так. Я не винил девушку, я понимал, что это Хоросеф заставил ее пойти на такое предательство. Ведь она теперь была не пристроена. Ее жених совсем не доблестно погиб, а взять в жены чью-то невесту не пожелает ни один богатый и достойный молодой человек. Я был подходящей кандидатурой, великий охотник, младший брат хозяина деревни, красив, не обременен родственниками и, что самое главное, не смогу отказаться! Я был зол, о, как я был зол!
Вечером я, еще не остывший от ярости, встретился с Жукой на условленном месте. Бродяга не изменял себе: немыт и весел. Без предисловий я бросился к нему:
– Жука, мне нужно бежать из этой чертовой деревни! Я чувствую, нам пора в Город Семи Сосен!
Нахал спокойно оглядел меня с ног до головы и снизошел:
– Успокойся, господин. Я уже слышал, что с тобой произошло, вся деревня знает. Н-да-да, в который раз убеждаюсь: Донджи не дурак. Ловко он обставил это дельце. Молодец!
– Ну и что! – вспылил я. – Ты так и будешь хвалить этого урода, вместо того, чтоб помочь мне?
– Тише, тише. Чем вам не нравится Серпулия? Милая, на мой взгляд, девушка.
– Вот и женись сам на ней! – зло огрызнулся я. – А мне не светит!
– Э-эх! Это мне не светит, я бы с удовольствием!
– И ты так легко продал бы свою дражайшую свободу, свои идеи? – усмехнулся я, чуть поостыв.
– Нет, это ты хочешь продать подороже свою шкуру! – засмеялся он. – Меня и с потрохами не возьмут. Но если серьезно, нам не добраться до Города без денег, маскировки и цели. К тому же вы дали клятву принадлежать этому народу, а я уже говорил, что это значит в случае побега. Нужно ждать подходящий случай…
– Что же делать? – я угрюмо сел на землю.
– Ты умник, вот и придумай…
Разговор с Жукой мне ничего не дал. В тот вечер я вернулся домой с камнем на сердце.
Ужин прошел почти в немом молчании, говорил только Хоросеф. Он смачно рассуждал, что нужно будет купить к свадьбе и как ее лучше провести. Серпулия угрюмо молчала, уткнувшись взглядом в тарелку, ни разу за обед не подняла она глаз. Фелетина сочувствующе кивала мне…
На следующий день я встретился с Марци на поле. Парень был необыкновенно грустен, он не пел песен, не сыпал шуточками, он просто тяжело болел от разбитого сердца.
– Марци! – окликнул я его. – Пойдем, прогуляемся.
Он догнал меня, и мы вошли в лес.
– Послушай, Марци, ты не должен на меня злиться, – начал я, остановившись у старой замшелой сосны.
– Я не держу зла, Андрэ, – не дал он мне закончить. – Когда она была невестой Мусы, я не грустил, я знал, Муса хуже меня, и что девушка все равно будет моей. Когда ты стал ее женихом, я понял, что она навсегда потеряна для меня, потому что ты лучше.
– Марци, ты не прав! – в волнении воскликнул я.
– Нет, прав. Раньше в мечтах она была моею, Мусу она не любила, и я мог представлять, что она любит меня. Теперь ты ее жених, тебя она любит, я ее даже в грезах потерял.
– Марцибус, не любит она меня! Что эта глупая девчонка понимает в любви! Против воли Хоросефа не пойдешь, куда ей было деваться?!
– Это она так сказала? – глаза парня засветились радостью.
– Нет, – угрюмо буркнул я.
Марци сразу же погас.
– Нет, Андрэ. Все кончено. Сердце мое разбито. К чему теперь жить? – он грустно посмотрел на небо. – Кому нужен нищий музыкант? Без любви душа моя мертва, – и он, взмахнув обреченно рукой, пошел прочь.
– Не хватало мне лишнего беспокойства, как бы мальчишка не натворил глупостей, – прошептал я и пошел в деревню.
Я увидел ее неожиданно: Серпулия с корзиной белья шла к реке. Нужно было объясниться, и я, не теряя времени, повернул за нею. Серпулия заметила, что я ее преследую, и попыталась скрыться: несколько раз она сворачивала, ускоряя шаг, но я упорно продолжал следовать за нею; и когда мы вышли к реке, я догнал девушку и бесцеремонно схватил за руку. Серпулия притворно вскрикнула и уронила корзину.
– Серпулия, нам нужно поговорить, – твердо сказал я, отводя ее в сторону.
– Ах, отпустите меня, господин Андрэ, – взмолилась она, не оказывая, однако, сопротивления.
– Нет, не отпущу, пока мы не поговорим, – сказал я, усаживая ее на гладкий валун, теплые бока которого омывала прозрачная речка. Сам я вошел по колено в воду и встал, слегка наклонившись над нею.
– Серпулия, ты должна отказаться выходить за меня замуж!
– Что вы, господин…
– Ты должна, Серпулия, – повторил я, взяв ее за плечи и тщетно пытаясь поймать ее взгляд.
– Я не могу, – угрюмо произнесла она.