Ночь на десятое мая — лицо Шамсингха! Родни ничего не понимал. Он мог поклясться, что у этих людей нет и мысли об измене, но был уверен, что все они — изменники. Что он скажет маленькому генералу с ледяными глазами? Как он заставит его поверить?
Пиру от усталости споткнулся на ровном месте. Гренадер сердито толкнул его и прорычал:
— Встать, мудак черномазый!
Пиру выбрался из пыли и бесстрастно зашагал дальше. Голова Родни раскалывалась. «Разрушение и неутолимая ненависть…» Индийские солдаты занимались своими делами, не обращая внимания на валяющиеся на улицах индийские трупы.
Сзади галопом проскакал всадник и обогнул повозку. На нем был синий мундир, синие лосины с широкими двойными золотыми лампасами, и черный кивер с прикрепленной к нему золотой нашивкой; в руке он держал копье. Родни узнал форму бомбейских улан. Сипай из Восемьдесят второго полка окликнул его с крыши:
— Какие новости, брат?
— Стычка с врагом в двух милях вверх по Хребту — патруль Шестидесятого!
Улан, на мгновение обернувшись, чтобы выкрикнуть эти слова, поспешил прочь, поднимая облака пыли и разгоняя полчища мух. Родни позабыл о трупах и об ужасе, наполнявшем улицы. Звуки труб, топот марширующих ног, громыханье движущихся орудий соединились вместе и образовали в его голове привычную картину. Его глаза сузились и полностью прояснились, и он принялся думать. Кэролайн, не сводившая взгляда с его лица, вздохнула и расслабилась, но он не замечал и не слышал ее.
Если вражеская кавалерия уже в двух милях, значит, основное войско — артиллерия и пехота — доберется до реки задолго до полуночи. Патрули уланов и дозоры гренадеров, и вообще любые силы, которые генерал держит на дальнем берегу, должны были получить приказ медленно отступать. Новолуние, значит, полная темнота. Вражеские силы могут попытаться перейти реку ночью, но в этом случае они не смогут использовать пушки, так что это маловероятно. Сражение состоится здесь и это будет завтра — на расстоянии ста лет и восьмиста миль от поля битвы при Плесси.
Солдат завел их во двор большого здания с множеством украшенных колоннами входов и они остановились. Откуда-то появились изможденные белые женщины в покрытой пятнами одежде и окружили повозку. Родни выбрался наружу и прислонился к колесу — ноги не держали. Гренадер поддерживал его, поглаживая, как мать гладит напуганного ребенка, и шептал:
— Ничего, сэр, ничего. Счас отдохнете. Все будет хорошо. Мы этих свиней завтра на клочки порвем. Все будет хорошо.
Родни потряс головой и стал смотреть, как женщины толпятся у повозки, помогая Кэролайн, миссис Хэтч и Робину. Выходит, генерал не сумел отправить женщин и детей из Гондвары; похоже, ему пришлось эвакуировать все гарнизонные городки и привезти их в город, для того, чтобы хватило войск держать береговую оборону. Он видел, что Кэролайн и миссис Хэтч держатся уверенно и спокойно, в то время как остальные женщины дрожат и дергаются. Когда они говорили, в их голосах звучала скрытая паника. Они ожидали худшего, но даже сейчас не могли поверить в то, что происходит; напряжение и тревога оставили на их лицах больше следов, чем все пережитые испытания — на лице Кэролайн.
Родни нетерпеливо повернулся к гренадеру:
— Будь добр, проведи меня к генералу. Немедленно.
— Я здесь, капитан Сэвидж.
Сэр Гектор дотронулся до его плеча. Он выпрямился и отдал честь. На одутловатом лице проступила улыбка:
— Рад вас видеть. Пройдемте со мной.
Коротышка повернулся и зашагал по двору, то и дело приподнимая руку, чтобы коснуться своей украшенной плюмажем шляпы; огромная сабля бряцала по камням. Родни вошел в большую комнату, темную и прохладную на вид, и генерал подтолкнул ему стул — должно быть, они прихватили мебель из гарнизонных городков. Его руку схватила чья-то рука, и голос произнес:
— Привет, Сэвидж! Это ведь Сэвидж, верно? Слава Богу, ты уцелел!
Он узнал говорившего — Джордж Гаррис, из Восемьдесят второго туземного полка, с которым он был немного знаком. Он кивнул и пробормотал:
— Да, я выбрался.
В комнате был еще один штабной офицер; этого Родни не знал, но по форме определил, что он из Двадцать шестого пехотного полка. Королевского полка. Все трое глядели на него как-то странно, и он внезапно осознал, что все еще сжимает в руке винтовку кишанпурского солдата с примкнутым штыком. Он поставил ее между ног и бросил взгляд через плечо; в углу за столом что-то медленно писал туземный писарь-бабу; слева на стене висели три карты; мраморный пол был покрыт пыльными отпечатками ног; лучи полуденного солнца просачивались через высокую мавританскую решетку и падали на бесстрастное лицо генерала. Родни открыл рот, чтобы заговорить.