— Нам, похоже, повезло, — негромко заметил Конан, когда они оказались на окраине рыбачьей деревушки. — Вон пироги их стоят — видишь? Берем пару — и в путь.
— А припасы? — вновь заныл осторожный кузнец.
— Припасы? — про себя Конан уже несколько раз давал себе слово избавиться от малодушного спутника. Но исполнить это всякий раз не решался — такому здесь верная смерть. Киммериец недрогнувшей рукой отправил бы в преисподнюю всех, кто встал бы у него на пути, но бросить слабого было не по канонам киммерийской чести. А ее северянин соблюдал свято.
— Припасы добудем тут же.
— Как?
— Да очень просто, овечья ты душа! — не сдержался Конан. — Отнимем, понятно?!
— Я… я не могу… — простонал совестливый Хашдад.
— Ты! Ты за своих отомстить Ночным Клинкам хочешь или нет?! — свирепо зарычал варвар. — Если нет, то сиди здесь. Да и вообще… шел бы ты к пирогам. Я один справлюсь.
Не мудрствуя лукаво, Конан вошел в первую попавшуюся хижину. Глазам киммерийца потребовалось лишь несколько мгновений, чтобы привыкнуть к полумраку. Не обращая внимания на оторопевших хозяев, Конан играючи вскинул себе на плечо два тяжеленных мешка с теми самыми плодами, что так выручили его на островке Тара.
Хозяин истошно завопил, сзывая подмогу, лишь когда киммериец был уже у самой пироги.
Весь истекавший потом от страха Хашдад торопливо оттолкнулся от легкого причала. И почти сразу же задул попутный ветер…
Когда выбежавшие из хижин рыбаки снарядили погоню, странные похитители уже давно скрылись в опустившейся ночи.
Путь через океан можно было бы назвать однообразным. Небо да вода, вода да небо; привыкший к подобному во время странствий с Белит, киммериец не обращал на это внимание, Хашдад же совсем пал духом. После встречи с костяным демоном он как будто вовсе лишился смелости. Малейшее волнение он принимал за бурю, день без дождя означал для него скорую смерть от жажды, а дальняя туча на горизонте каждый раз оборачивалась настигающей галерой Ночных Клинков…
Тар сдержал свое слово. Дул постоянный свежий ветер; шторма и бури счастливо миновали путников. В пироге нашлись рыболовные крючки; и они никогда не пустовали. Плоды из прихваченных Конаном мешков отлично утоляли и голод, и жажду; словом, плаванье было благополучно, как никогда.
Три недели спустя пирога благополучно достигла вендийских берегов.
Однако… — только и выдавил из себя Хашдад при виде исполинских гор. — И как же мы через них?
— Ногами! — огрызнулся Конан.
Отношения между спутниками испортились окончательно. Киммериец терпел нытье Хашдада, хотя подобное было совершенно не в характере северянина, и в сотый раз спрашивал себя — почему? Зачем мне этот потерявший сердце?..
Они брели по узкой горной тропе. Нищий старик в опустевшей рыбачьей деревушке только и мог прошамкать, что храм, который ищут путники — там, за тем перевалом.
Селение поражало бедностью. Конану доводилось видеть подобное, но лишь в землях, дотла разоренных войной.
— Тут что, воевали? — спросил он у старика, с трудом подбирая вендийские слова.
Старик зашамкал и зашепелявил в ответ. Из его поневоле неразборчивой речи Конан с трудом понял, что нет, никакой войны не было, а на всю эту страну оказалось наложено какое-то проклятье. В чем заключалось это проклятье, кто его наложил — Конан не уловил. Поделившись на прощание со стариком своими скудными припасами, путники отправились дальше,
Следующая попавшаяся им деревушка и вовсе оказалась заброшена. Гнили оставленные без присмотра рыбачьи лодки; изорванные сети лениво колыхались под ветром. Многие дома стояли уже без крыш, и в них хозяйничали только крысы.
Вскоре стало ясно, что люди бегут отсюда не зря. Когда-то пышные и богатые южные леса, вплотную подходившие к побережью, словно поразила какая-то непонятная болезнь. Многие деревья стояли мертвыми, и со стволов пластами опадала кора. Листья же еще живых покрывал странный мучнистый налет, они выглядели больными и слабыми. Не видно было ни птиц, ни зверей. Вдоль заброшенной дороги, по которой шагали путники, не росло даже сорняков. Земля не была сожжена солнцем, нет — она просто ничего не родила.
Потом начались горы. По ночам приходилось разводить большие костры — даже выносливый и привыкший к холодам киммериец замерзал в леденящих ущельях, полных каким-то липким, влажным холодом. Раньше тут такого не было — вокруг стояли мертвые, погибшие от этих морозов леса. Топлива хватало с преизбытком, однако именно этот холод заронил в душу Конана первые, пока еще смутные и неосознанные подозрения…
Перевал оказался ни слишком крут, ни слишком высок. Путники миновали его за три дня; вскоре стало теплее.
На самом краю гор Конан и Хашдад неожиданно столкнулись с заставой кштариев. Воины в полном и дорогом вооружении, с мощными луками и длинными копьями бдительно следили за дорогой; возведенная ими баррикада полностью преграждала путь.
— Хотел бы я знать, к чему это… — пробормотал киммериец, поудобнее перехватывая позаимствованный в покинутом селении добрый багор и направляясь прямо к воинам. — Здесь что, так боятся контрабандистов?
Однако воины, к полному изумлению киммерийца, смотрели на него отнюдь не враждебно, а скорее даже с любопытством. Несмотря на внушительного вида багор в руках Конана и дубину Хашдада, никто не поднял оружия и не заступил им дорогу. Правда, их окликнули, но без всяких намерений остановить. Конан знал по-вендийски совсем немного слов, однако и их хватило, чтобы понять.
— Эй, зачем вы идете в Страну Проклятых? Кое-как, помогая себе знаками и теми немногочисленными словами, что хранила его память, Конан попытался втолковать стражам, что разыскивает одного человека. Его спросили, откуда он сам и, узнав, что с запада, тут же привели еще одного стражника, понимавшего хайборийское наречье.
Так Конан и Хашдад узнали, что застава поставлена на этой дороге отнюдь не для того, чтобы не пропускать путников в эту страну, а как раз напротив — не выпускать никого из тамошних обитателей. Каждый из них был проклят, и, уходя отсюда, они несли с собой это проклятье, и там, где они обосновывались, все тотчас же становилось так же, как и на их несчастной родине.
Правители окрестных стран думали недолго — они просто решили не выпускать несчастных. На всех дорогах появились заставы.
Правда, те, кто не был уроженцем этой страны, ходить могли беспрепятственно.
— Смотрите, возвращайтесь только этим же путем, напутствовал Конана и Хашдада словоохотливый вендиец. — Мы запишем ваши приметы. Другая застава вас не выпустит! Хотя спутать вас с тамошними обитателями будет трудненько…
Киммериец и кузнец благополучно миновали заслон и двинулись дальше.
Перед ними расстилалась когда-то богатая приморская страна, ныне же казавшаяся просто ожившим трупом.
Поля, на которых почти ничего не росло; полузасохшие оросительные каналы чередовались с затопленными, заболоченными угодьями, словно земля эта страдала одновременно и от паводков, и от засухи. Дойдя до первой же деревни, Конан понял, отчего кштарий говорил, что киммерийца нелегко будет спутать с местными жителями — все они были донельзя истощены, сгорблены, измучены; ни одного радостного или хотя бы улыбающегося лица; даже дети совершенно не умели смеяться. Ну и что особенно огорчило замученного долгим воздержанием Конана — он нигде не видел хотя бы одной мало-мальски привлекательной девицы…
На чужаков все косились, но говорить с ними никто не стал. Не воспрепятствовали набрать воды из колодца, но ночевать пришлось под открытым небом. Конана и Хашдада все старательно избегали, словно зачумленных.
Развалины искомого храма они увидели на следующий день.
На каменистом, далеко выдавшемся в море, мысе высились стены. Все, что было внутри, пожрал огонь, но возведенное из гранитных блоков уцелело.