Я имел свою версию похищения часов и предполагал, кто это мог сделать, но теперь стал сомневаться. Впрочем, сомнение – родная сестра истины; нужно было как следует все обдумать, прежде чем предпринимать какие-то конкретные шаги. Но теперь возникала еще одна проблема, накладывающаяся на предыдущую, – зажигалка Бижуцкого с монограммой. Вполне возможно, что эти две кражи связаны между собой. Если в Загородном Доме появился вор, то моя задача – найти его. Я был уверен, что непременно справлюсь с этим, даже не прибегая к помощи Левонидзе, поскольку иной психоаналитик бывает поискуснее опытного детектива. А вся моя работа, в принципе, заключается именно в расследовании преступлений. Тех, которые глубоко сидят в мозгах моих клиентов и готовы вырваться на свободу. Или уже вырвались.
Отодвинув шторку, я посмотрел сквозь фальшивое «окно» на Алексея и Владимира Топорковых. Они, приоткрыв рты, слушали велеречивого Бижуцкого, расхаживающего по комнате. Левонидзе сидел с полузакрытыми глазами, как дремлющий сфинкс. «А интересно было бы заглянуть и в его черепную коробку», – подумалось мне. Затем я вышел из кабинета и пошел к ним.
– …затаив дыхание, я босиком подкрался к освещенному окну моего приятеля и соседа Гуревича, – продолжал рассказывать Бижуцкий; и сам стал ходить на цыпочках, заглядывая при этом в камин, где «горели» искусственные дрова. – Надо мной висела луна, перед носом торчала зеленая штора, за которой кто-то то ли смеялся, то ли рыдал. Еще я услышал приглушенный мужской шепот. Сказано было буквально следующее: «А хряка мы заколем завтра…» Меня распирали и страх, и любопытство. Еще мучили скопившиеся газы. Извините, но накануне вечером я очень плотно поужинал. И боялся, что там, за шторой, они услышат громкое урчание в моем желудке. Или – того хуже – я произведу неожиданный залп из шоколадного орудия. Но те двое – мужчина и женщина – продолжали шептаться о каком-то хряке. «Неужели это моя жена?» – подумал я. А потом вдруг вспомнил, что в детстве меня дразнили именно «хряком». Я был очень толстый и неуклюжий. Но вспомнил я также и про то, что Гуревич сам держал в сарае здорового борова. Встал законный вопрос: так о каком хряке идет речь? Напомню вам, что было полнолуние и полночь… Конец близок, не волнуйтесь.
– Господин Бижуцкий, – прервал я его, – позвольте уж и нам закончить.
– О! – развел он руками. – Конечно. Делайте свои дела, а я пойду искупаюсь в бассейне.
Подождав, когда за ним закроется дверь, я обратился к Владимиру Топоркову:
– Вы вскользь упомянули о трех богатырях на картине Васнецова. Себя поставили в центре, как среднего брата. Но на том знаменитом полотне это место занимает основной и главный персонаж былин – Илья Муромец. Возможно, на полигоне вы действительно стояли в центре. Вполне вероятно также, что просто не помните и оговорились. Но я не сомневаюсь в том, что эта оговорка произошла неслучайно.
– А к чему?…и вообще… – начал было Владимир, но осекся и замолчал.
– Да разве это имеет какое-то значение? – поддержал Алексей.
– Имеет, – промолвил я. – Ваш брат, по-видимому, всегда и везде, с детства и до сих пор, во сне и наяву, считает себя основным и главным в вашем семейном клане, центровым.
– Ну и что тут такого? – почти прокричал Владимир, начиная злиться. Он вскочил со стула.
– Да, что? – вновь поддержал брат. – Это естественное соперничество. Мальчишки всегда борются, чтобы победить.
– Но потом они вырастают. А победы как не было, так и нет, – сказал я. – Зато на ее место приходит другое чувство.
– Какое же? – нахмурился Алексей.
– В общем-то вполне естественное, особенно по отношению к более удачливым братьям. Зависть. А затем обида и злопамятство. А далее следует целый букет из бодлеровских цветов. Пахнут они очень резко и кружат голову. Помрачают рассудок, когда думаешь только об одном. О мести.
– Ерунда все это! – вновь взорвался Владимир. – Леша, ты слышишь, на что он намекает? К чему ведет? Поссорить нас хочет. Психоаналитик хренов! Пошли лучше отсюда.