Я промолчал, поскольку был согласен с Георгием. А еще потому, что дыхание этого «скелета» ощущал и за своей спиной. Едва мы прошли несколько метров, как встретили Жанну.
– Наши дамы там, в теремке, готовы перекусать друг друга, – тревожно сообщила она. – Я как раз за вами.
– Что ж, посмотрим, – кивнул я. – Только никогда не торопитесь. Излишние волнения и спешка всегда передаются нашим гостям. Дай воде покипеть, и она вся выкипит.
– И даже к последнему вагону поезда не мчись сломя голову, – добавил Левонидзе. – Поскольку его-то как раз и отцепят в первую очередь. Поверь, Жанночка, двум старым мудрым черепахам.
Мы медленно двинулись вслед за длинноногой ассистенткой к теремку, откуда доносились возбужденные голоса. К девичнику из поэтессы, путаны и актрисы присоединилась еще и Ползункова с Принцессой на руках. Полный сбор здешних женщин. Анастасию я, разумеется, выделял в особую категорию и не сопоставлял ни с кем. Признаться, более всего меня сейчас озадачивали следующие моменты: сигареты «Честерфилд», которые курил Владимир Топорков, и окурок, оброненный неизвестным злоумышленником у ограды; следы протектора джипа, который мог принадлежать тому же среднему братцу; а также клочок серой рубахи в моем кармане – он вполне соответствовал одеянию младшего Топоркова. Возможно, кто-то из них пытался ночью пробраться в клинику, но зачем? Выводы в любом случае делать было рано.
Остановившись возле теремка, мы стали прислушиваться к беседе. (Жанну я отпустил восвояси.) Сейчас дамы разговаривали более тихо, но были явно чем-то напуганы. Причина выяснилась довольно скоро. Левонидзе не смог сдержать злорадной усмешки.
–…я заявляю, что готова собрать свои вещи и уехать отсюда немедленно. – Голос принадлежал поэтессе Ахмеджаковой, гордящейся своим древним княжеским родом, что, впрочем, не мешало ей во время ночного сна регулярно мочиться в кровать. Параджиева, отвечающая за смену постельного белья, постоянно жаловалась мне на эту поэтическую слабость. Я же никогда не придавал этому особого значения, поскольку лечу не энурез, а мозги.
– Но вы уверены, что не ошиблись, милочка? – спросила актриса.
– О господи!.. – простонала вдова.
– Даже забавно! – фыркнула путана.
– Нет, не ошиблась, – ответила поэтесса. – Я лишь сегодня вспомнила, где видела его лицо. Лицо этого страшного казаха. Олжас, кажется? Так вот. Десять лет назад в одной газете была напечатана его фотография. И подпись: «Людоед из Чимкента». Он скушал, если мне не изменяет память, штук пятнадцать молоденьких девушек Варил плов в чане.
– Вам-то чего бояться? – язвительно спросила путана. – Молоденьких же…
– А что же с ним приключилось дальше? – поинтересовалась актриса трагическим шепотом.
– Его упрятали в сумасшедший дом, – ответила Ахмеджакова и тут же добавила: – Мне, между прочим, всего двадцать девять лет, по метрикам.
– Знаем мы эти метрики! – хихикнула путана. – С такими метриками плова не сваришь. Людоеда-то фальшивыми паспортами не обманешь!
– О господи!.. – вновь простонала Ползункова.
– Выходит, из сумасшедшего дома он сбежал, – сказала актриса.
– И спрятался здесь, – согласилась Ахмеджакова. – Но почему об этом ничего не знает Александр Анатольевич? – промолвила актриса. – У самого рыльце в пушку, не сомневаюсь. Может быть, он вообще с этим Олжасом заодно. А также с тем, другим, с лошадиными зубами. Японец тоже вызывает у меня жуткую неприязнь. Смотрит так, словно… словно хочет сделать из тебя суши.
– Для этого надо быть хотя бы воблой сушеной, – не удержалась путана, – а не скелетом рыбьим.
– Какая же вы, милочка, язва! – ответствовала актриса. – Вас нельзя принимать в светском обществе. Не комильфо.
– А идите вы все… – И путана разразилась соответствующим набором слов.
– О господи! – испуганно сказала Ползункова, даже ее Принцесса мяукнула от неожиданности.
Но тут настоящим мастером слова проявила себя и поэтесса княжеского рода:
– Да пошла ты сама… – И выдала целую тираду отборного портового мата.
Признаться, подобного я не слышал. Левонидзе толкнул меня в бок локтем.
– Не пора ли вмешаться? – шепотом сквозь смех спросил он.
Я приложил палец к губам. Еще не время.
– Дамы, дамы! Успокойтесь! – начала урезонивать скандалисток актриса. – Прежде всего надо решить, что делать? Уезжать или оставаться? Мне лично здесь по душе. Я будто вновь попала в свою любимую театральную среду. Только играю теперь саму себя, не для зрителей. А кто в этой пьесе злодей – даже и не важно. Узнаем в конце представления.