Зато Левонидзе нашел в ванной два бокала и полупустую бутылку шампанского. А Волков-Сухоруков – курительную трубку под креслом. Чему оба очень обрадовались. И сделали соответствующие выводы.
– Она кого-то ждала, дождалась, пила с ним шампань, читала вслух любимый роман, а потом… потом он ее убил, – сказал Волков-Сухоруков. И добавил: – А трубку забыл, она закатилась под кресло.
– Трубка принадлежит Тарасевичу, – заметил Георгий. – Это факт.
– А не кажется ли вам, господа, что преступник нарочно подбрасывает нам всякие явные улики? – задал вопрос я. – То нож с инкрустированной ручкой в бельевом шкафу Олжаса, то трубка? Слишком уж все просто. Даже смехотворно как-то. И каким образом он мог убить Ларису Сергеевну? Следов удушения и ножевых ранений нет. И почему она читала именно этот роман? Вот в чем вопрос.
– Он отравил ее, – высказал предположение Георгий. – Как Анну Каренину.
– Анна Каренина бросилась под поезд, – напомнил я. – Катерина Островского – с обрыва, а Муму утопили. Но это детали. Хотя насчет яда ты, возможно, прав. Нужна экспертиза. Вскрытие покажет. Но вероятно, что Лариса Сергеевна отравилась сама.
– Чем? – спросил Георгий. – Должен остаться пузырек или упаковка.
– Она могла принять, допустим, нечто, действующее не сразу. А упаковку из-под таблеток выбросить, спустить в унитаз, – ответил я.
Волков-Сухоруков с раздражением посмотрел на молчаливо застывшего Бижуцкого и сунул себе по ошибке в рот трубку Тарасевича.
– Ну а вы-то, вы, заходили в эту комнату? – рявкнул он, обращаясь к Б.Б.Б.
– Ежели бы заходил, то непременно бы оставил где-нибудь на стене надпись: «Врата ада», – невозмутимо отозвался Борис Брунович. – Я теперь всегда так делаю, когда натыкаюсь на чей-то труп. После моего пребывания в доме Гуревича…
– Заткнитесь! – вновь рявкнул сыщик, обрывая его. – Не мешайте мне думать!
– Было бы чем… – тихо проговорил Бижуцкий.
Мы все помолчали, потому что сказать в общем-то было нечего.
– И все-таки нужно допросить Тарасевича, – «родил» наконец мысль Волков-Сухоруков. Он сунул в зубы вторую трубку, на сей раз, собственную, и чертыхнулся.
– Тем более что он тут рядом, через номер, – поддержал его Левонидзе. – Не проглоти улику!
– А мне кажется, что нам надо бы заглянуть к Елене Стаховой, – сказал я. Судьба путаны вызывала у меня почему-то беспокойство.
– Что, думаете, и ее тоже – того? – спросил Волков-Сухоруков и многозначительно кивнул на актрису с «Анной Карениной» на коленях.
Я пожал плечами.
– Пока что он убивает женщин, – согласился Георгий, вынимая из входной двери ключ. – Мы запрем Ларису Сергеевну здесь. До приезда местной милиции. Но сообщать пока никому не будем. Потому что у нас есть, слава богу, свой представитель следственных органов.
– Так, так! – важно кивнул Волков-Сухоруков, дымя теперь черт знает какой трубкой.
– …и найдем преступника или преступников сами, – заключил Левонидзе. – Но заглянем не только к Стаховой, а и к Заре Магометовне. Если не возражаете.
Возражений не последовало. Волков-Сухоруков на всякий случай вытащил из кобуры пистолет. А Бижуцкий, указав пальцем на Харченко, спросил:
– Вы не боитесь, что она куда-нибудь денется?
– Куда? – несколько ошарашенно спросил фээсбэшник. – Под поезд, что ли, бросится?.. Вы уж совсем с глюками!
– Ну… мало ли. Исчезнет. Украдут, – гнул свое Борис Брунович.
Левонидзе молча и решительно вытолкал его вон из комнаты. Подождав, пока покинули помещение и мы, он запер дверь. А ключ положил в карман.
– Я «им» украду! – пробормотал он со свирепым выражением лица.
У него тоже, судя по всему, нервы были на пределе. Все эти происшествия и убийства кого угодно могли вывести из себя. Но только не таких людей, как Бижуцкий. Он начал насвистывать веселый мотивчик, поднимаясь вслед за нами на третий этаж.
– Слушай, отстань по-хорошему, – обратился к нему Волков-Сухоруков. – А то ведь пристрелю ненароком и в лесу прикопаю.
Угроза подействовала. Борис Брунович решил ненадолго «отстать». Правда, метров на десять, не более. А мы постучались в дверь к Заре Магометовне. Поскольку никто не отвечал, решились войти. Должно быть, напоминая стайку глупых гусей с замыкающим – Бижуцким, в малиновом пижамном «оперенье». Комната оказалась пуста. Волков-Сухоруков сунул свою клешню под одеяло.