— Спасибо! Я постараюсь! Простите меня, Алеша, за слабость. Не будем больше об этом. — Глаза Саши оживились, он стиснул плечо Алексея. — Смотрите, как хороша сегодня Ниночка Козлова. Точно сейчас явилась из сказки. А Федьков, Федьков!.. Ну прямо так и увивается за ней. Пусть нет у него молодости, зато есть слава. Интереснейший человек Федьков, богат талантом и культурой. А вы, Алеша, богаты молодостью, которая счастлива тем, что у нее есть будущее. Взяли бы и пригласили Ниночку. Какой вы танец любите? Сейчас я возьмусь за заведование музыкой. Так какой?
— Скорей всего танго.
— Действуйте, сейчас будет танго!
Саша перебрался к столику, на котором стоял патефон, быстро просмотрел пластинки и снял мембрану в самый разгар бурного фокстрота.
— Ну как вы могли, Саша? — накинулась на него Лариса. — Поставьте сейчас же!
— Пожалуйста, — мило улыбнулся Саша. — Один момент! Танцуйте!
Вместо фокстрота тишину прорезал каскад аккордов, и полилась плавная мелодия танго.
— Ах, это еще лучше! — обрадовалась Лариса, звонко захлопала в ладоши и устремилась к Алексею. — Идемте! Вы же неотразимый танцор!
Алексей не видел, как Лариса плутовато подмигнула Веронике и Тоне, явно издеваясь над его неуклюжестью и неумением держать себя свободно, как все. Мысли Алексея были заняты другим: единственный танец, который он действительно любил и умел танцевать, утратил для него значение. Машинально передвигаясь в такт музыке, он искал глазами Нину и вдруг встретился с ней взглядом. Миндалевидные глаза с полукружьями высоко вскинутых бровей словно спрашивали о чем-то и одновременно выражали мучительное раздумье. На мгновение они заворожили Алексея, ему стало трудно смотреть в эти красивые глаза. Он отвернулся и тут же пожалел об этом: Нина танцевала уже в другом конце комнаты, ее заслоняла спина Федькова.
Танго, казалось, звучало бесконечно. Алексей вновь встретился взглядом с Ниной и теперь не отводил от нее глаз. Они смотрели друг на друга, и Алексею все время представлялось, что он танцует не с Ларисой, а с Ниной. А когда танго кончилось, Нина улыбнулась, едва приоткрыв губы. И Алексей тоже ответил улыбкой, даже кивнул еле приметно, как бы в знак благодарности за танец.
Неожиданно для всех в комнате появился Юра, одетый в тельняшку и брюки клеш. Завладев патефоном, он поставил принесенную с собой пластинку, и комнату заполнила стремительная и бравая мелодия «Яблочка». С гиканьем, на которое способен был только Юра, он тут же бросился в пляс, и уже невозможно было уследить, каким образом и какие виртуозные коленца умудрялся выкидывать он.
По комнате мчался полосато-черный клубок, перемежая дробную печать чечетки пронзительным свистом и замысловатыми выкриками: «Чван-кара-кры-бургаз, раз-раз-кара-кры-чан!» Пластинка была с сюрпризом: время от времени ритм мелодии обрывался. В эти паузы Юра падал на колени и, замерев на месте, начинал петь резким, полным драматизма голосам свою коронную лесенку о несчастном мальчишке-сироте, который едет под «вагогином» или у «ококишка», и о его медном чайнике, который, несмотря на горькую скитальческую судьбу, кипит от веселья и удали. После каждого куплета пластинка оживала, Юра снова начинал отплясывать и сам, азартно отбивая дробь и крутясь волчком, напоминал кипящий чайник.
— Чван-кара-кры-чван-ва. Халва! — выкрикнул Юра, подбежал к столу и схватил пустую бутылку из-под кагора. — Эх, бутылочка-бутылка, покажи, где моя милка!
Бутылка уже кружилась на полу, и все, приходя в себя от потешной пляски Юры, ждали, на кого же она укажет.
— Не в счет! — закричал Юра, увидев, что бутылка остановилась на Алексее. — Лешенька, крути ты!
Алексей не любил эту пустую игру; он крутанул бутылку, пошел к стене и тотчас услышал, как за его шиной захлопали в ладоши, зазвучали вразнобой голоса: «Ни-на! Ни-на! Ни-на!..» Алексей оглянулся и увидел, что горлышко бутылки направлено на растерявшуюся и не знающую, как ей поступить, Нину.
— Свет! — закричал Юра. — Гасите свет!
Кто-то щелкнул выключателем, и в наступившей темноте невидимые руки стали подталкивать Алексея на середину комнаты, где стояла Нина. Он почувствовал ее тепло, мягкие волосы рассыпались по его щеке. Алексей прикоснулся к ее губам и, едва ощутив их влажность, понял, что Нина не спешила прервать этот случайно выпавший им поцелуй. И у Алексея тут же мелькнула мысль, что он совсем не случаен. Казалось, не секунды, а целую вечность стояли они, прижавшись друг к другу и передавая один другому всю свою нежность.
Вспыхнувший свет не смутил ни Алексея, ни Нину. Они разошлись в разные стороны комнаты, унося с собой тепло и радость этого непредвиденного прекрасного мига, и никто вокруг не существовал для них. Никто. Однако настойчивый голос Юры возвращал к действительности:
— Ниночка, тебе крутить! Я вижу, отбывая наказание, вы позабыли обо всем на свете.
— Считайте, что мы отбыли наказание за всех. Лучше потанцуем, — ответила Нина и пошла к патефону. Она поставила то самое танго, которое Алексей танцевал с Ларисой, а сама незаметно вышла из комнаты.
— Наше танго! — воскликнула Лариса и посмотрела на Алексея.
— Отставить! — возразил Юра. — Танго будет в новом году. — Он взглянул на часы. — Друзья, все за стол. До Нового года осталось ровно шесть минут. Кирилл, включай репродуктор!
Зазвучали позывные Москвы, и лица всех сидевших за столом стали сосредоточенными. Каждый словно почувствовал отсчет времени, сурового и тревожного. Об этом времени, о войне, навязанной фашистскими оккупантами, которую страна вела уже больше шести месяцев, говорил по радио в своей поздравительной речи Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин. В его ровном, негромком голосе слышалась уверенность в правом деле народа, а весть об освобождении подмосковных городов воспринималась лучшим подарком в канун Нового года. Когда голос Калинина умолк и начали бить куранты, все молча замерли, стоя вокруг стола. Только загремевший вслед за курантами марш вывел из оцепенения; вновь возникли разнобой голосов, звон рюмок.
— С Новым годом! — басил Федьков, обнимая и чмокая своими пухлыми губами каждого, кто сидел ближе к нему. — Смерть фашистским оборотням!
Алексей посмотрел в тот конец стола, где сидела Нина. Глаза ее сияли. Он приподнял рюмку, и Нина ответила ему таким же движением. Она приблизила рюмку к губам, улыбнулась, и этот ее взгляд, эта ее улыбка почему-то уверили Алексея в том, что он с Ниной знаком давным-давно и в их отношениях нет ничего неясного. Радость и покой наполняли душу Алексея, и казалось: так будет всегда.
Глава двенадцатая
Много дней прошло с той новогодней ночи, когда Алексей впервые увидел Нину. Уже довьюживал хмурый, морозный февраль, и временами из синих проемов облаков ярко блестело солнце. Но Алексей не мог забыть лицо Нины и до сих пор жалел о том, что не обмолвился с ней хотя бы несколькими словами.
Гости тогда разошлись неожиданно быстро и все сразу, как будто сговорились. На самом же деле ни у кого не было лишнего времени. Всем надо было хотя бы немного отдохнуть перед рабочим днем.
Нину пошел провожать Федьков. Он опекал ее весь вечер. Алексей едва только подумал о том, чтобы проводить Нину, а Федьков уже снял с вешалки шубку и держал ее в вытянутых руках, выражая готовность услужить своей даме. Нина даже не взглянула на Федькова, который стоял за ее спиной. Она привычно просунула руки в рукава, откинула длинные шелковистые волосы и стала не торопясь надевать перед зеркалом меховую шапочку. И не мог простить себе Алексей досадную оплошность, когда, вместо того чтобы поцеловать протянутую руку, стиснул ее что было мочи, так что на высоком белом лбу Нины стрельнула морщинка.
Вот и все прощание. Только взгляд Нины, пристальный и приветливый, оставлял надежду на то, что он, Алексей, ей небезразличен.