— Пое-ехали!
Глава пятая
Бежевая папка лежала на добротном столе, крышка которого была покрыта лаком, высвечивающим фактуру дерева; Павел Петрович провел много часов за этим столом, ему всегда тут хорошо думалось. Окно открыто, видно, как Нина в трусах и бюстгальтере, подставив солнцу спину, ковыряется на заросшей клумбе. Не может без дела…
Он хотел поговорить с Ниной про бежевую папку, но не нашел слов. А ему нужен был совет, очень нужен.
Черт возьми, сколько же бед, сколько несчастий происходит ежедневно на заводах: рушатся кровли, взрываются печи, гибнут люди.
Когда он работал и ему клали на стол сводку по травматизму на предприятиях — а он знал, что сводка далеко не полная, в нее попадали только те аварии, которые нельзя было скрыть, — то ему начинало казаться: они вообще все, где бы ни находились, живут в аварийной ситуации; столько лет вели хозяйство в чудовищной беспечности, твердо и уверенно надеясь на авось. Стоит глянуть, как сдаются объекты, и придешь в уныние. Риск — вот что главное в таких делах. Пронесет или не пронесет? В последнее время что-то редко стало проносить, катастрофа следовала за катастрофой, в постоянной беспечности давно переступили зыбкий предел допустимого…
В сорок третьем, во время зимнего наступления, на дороге образовалась пробка: машины, танки, орудия. Справа — болото, а слева — минное поле, несколько фанерок с надписью «Осторожно, мины!». Дядька-ездовой с фургоном, груженным ящиками, долго мусолил самокрутку, все вздыхал, потом взвился: «А хрен з ём!» — и дернул лошадей, рванул по минному полю. Все завороженно смотрели, как он несется по снежному насту, и вдруг — взрыв. Ничего не осталось ни от лошадей, ни от ездового. Кровавые куски на ослепительно белом снегу, долгое молчание в колоннах и только чей-то вздох: «Зря, конечно». Это на войне, но в наши-то дни зачем? Откуда это нетерпение, эта постоянная торопливость! Быстрей, быстрей, худо ли, плохо ли — все одно, лишь бы быстрее. «А хрен з ём!»
Зачем он об этом? Брюзжание бывшего? А не он ли сам ледяным голосом говорил по селектору: «Через неделю, и ни секундой позже. И чтобы я не слышал: подвели смежники. Нашли формулу для отговорок. Не сдадите — пеняйте на себя!» Этого ледяного голоса боялись — на ветер слов не бросает, пускали в те сроки, которые он назначит, а по прошествии не такого уж длительного времени выяснялось: надо объект останавливать, иначе быть беде. Это вело к новым расходам и к новой спешке. Нельзя было вырваться из этого заколдованного круга, ведь и на него жали и с ним говорили ледяным голосом, но мало кто задумывался: нужно ли вообще этот объект строить, ведь он состарился в утробе матери, еще когда его проектировали. Отставать стало привычным, но только в идеях, а не в количестве объектов. Считалось: это самое количество может заменить качество. Понимал ли он это? Конечно. Скорее всего, это и было самым тяжким в его жизни.
Вот Кирьяк не понимал да и не мог понять, ведь он был лишь к р у п н ы м о р г а н и з а т о р о м, а это значило: сам он никакой идеи не нес, да она и не могла у него родиться, ведь он не был специалистом, нахватался верхов, считал себя прирожденным оратором. Потный, с одышкой, он розовел лицом, когда поднимался на построенную в цехе трибуну, маленькие глаза его загорались, и зычным голосом в микрофон он вещал «для народа». У него было несколько отработанных приемов сближения со слушателями. Так, он мог, еще не начиная речи, повернуться к репортерам и сказать, чтобы слышали даже в отдаленных уголках:
— А ну уберите свои лейки-змейки. Не видите, у меня лицо не ф о т о г и г и е н и ч н о е.
Он прекрасно знал, как правильно произносится это слово, но знал и другое: если вызовет с самого начала дружный смех, то его будут слушать, стараясь не пропустить какой-нибудь другой шутки или серьезного сообщения. Было у него много прибауток, иногда он просто начинал с перелицованного старого анекдота:
— Я нынче як прибыл до вас, то зараз в положение старого генерала попал. Это когда он с ревизией в полк явился. Видит, двое солдат несут из кухни ведро помоев. «Откуда, солдатики?» А те: «С пищеблока». Генерал: «Ложку!» Ему подают, он из ведра — хвать, его перекосило: «Помои!» А солдаты в ответ: «Так точно!» Ну и я ныне у вас в цеховой столовой на такой же крючок попался. Тильки мене директор заверяет, будто то и не помои были вовсе, а наикращий борщ. Так верить мне директору или как, товарищи?.. Ну вот теперь ясно, коли вы так кричите. А с желудка наше рабочее настроение начало берет. Кто ест добре, тот добре работает.