Он считал: наверное, так и должно быть, потому что Трубицын человек слишком занятой, он работает иногда и по двенадцать, четырнадцать часов, печется об общем благе и всего себя отдает общественному долгу, и конечно же общество должно ему хоть как-то компенсировать эти заботы, ведь для комбината, или завода, или совхоза — это все мелочишка, оброненный пятак, не более того, а то, что все это совершается втайне, — тоже правильно, другие люди могут и не понять того, что понимает Кляпин. А понимает он это так: чем шире сфера деятельности человека, тем чаще ему приходится приносить свое время, свои чувства, вообще свое личное в жертву общественному долгу, а это не так мало, потому Кляпин тут на стороне Трубицына. Он уверен: общая ответственность в принципе устраняет личную, мысль эту как-то обронил Владлен Федорович, и Сергей ее принял. Ведь сам Трубицын ничего для себя не просит, не требует, а те, кто печется о нем, тоже растворяются в туманной мгле текучего быта.
Когда появился Антон Вахрушев, Трубицын очень ему обрадовался, возил его по району, расспрашивал, какие тот страны повидал, очень подробно расспрашивал, потом пробовал говорить с ним по-английски. Антон этому языку, как все моряки, был обучен, а Трубицын учил его в институте, считал: знать этот язык надо обязательно, он радовался, что сейчас есть с кем перекинуться словом на английском.
Трубицын и уговорил Антона поехать в областной центр на курсы руководителей, полгода учебы всего, и Антон поехал, а когда вернулся, запросился в Синельник на подсобное. Трубицын его отговаривал, говорил: разоренное хозяйство, а потом согласился, сказал, ладно, поможем. И помогал, очень даже помогал…
Все началось с этих чертовых арбузов. Сергею хоть и было тогда обидно, что его привезли связанным, но потом он на Вахрушева зла не держал, более того — относился к нему уважительно, потому что понимал: этот мужик независим, он решил жить на свой манер, так и будет жить, никто его не запугает, да он никого и не боится. Они потом, после этой истории с арбузами, не раз встречались, и Сергей всегда ему кланялся, даже, бывало, перекурят вместе, он ведь из простых, этот Вахрушев, носа не задирает, да и что ему, когда у него и шмотья полно, и электроника высший класс, он спокойно делал свое дело… А дальше… Конечно, Кляпин знал всё, даже больше, чем всё, но это не его были ума дела, он их и ворошить не хотел, даже старался не думать о них, а то боялся — мысли его слишком далеко уведут, а он ведь уж отбывал два года, да тогда был холостой, а сейчас — семья.
И все же что-то неладное было в приезде Светланы. Он, как узнал ее на автовокзале, так словно ума лишился… Сначала подумал: а хорошая бабенка стоит, все при ней, волосы тяжелые, соломенные, в синем костюмчике с белой окантовкой, хорошо такую подвезти до Третьякова, а как посмотрела она на него темно-зелеными глазами, он сразу же ее узнал и почувствовал: мороз прошелся по телу… Господи, это же надо — Светка Найдина!.. Он сразу почувствовал себя с ней вольно и говорил, говорил… Ему бы послушать, а он… Но ведь это же Светка! В седьмом классе все ребята из-за нее передрались, только Антон не обращал на нее внимания, может, поэтому она его и выбрала. А Сергей видел ее однажды голой, это было на речке километрах в трех от города. Он пошел туда на рассвете порыбачить, ничего не наловил, но утомился, уснул в траве, а проснулся часов в десять, услышал, как визжат девчонки, выглянул из-за куста: они купались втроем.
Светка выходила из воды, капли стекали по ее розовому телу. Сергей приподнял голову, чтобы лучше разглядеть, она в это время и заметила его, но не стала прикрываться, не вскрикнула, глаза потемнели, прошипела зло: «Слиняй, а то убью!» Он поверил, что убьет, сорвался с места, и побежал по густой траве, и выл от нахлынувшего на него жара, как от боли, выл, борясь с собой, с неуемным желанием повернуть назад, а потом, обессиленный, упал в канаву, все еще продолжая выть. Конечно, она не помнила этого, а он вот помнил, и в колонии, когда отбывал, видел по ночам выходящую ее из воды, все тело ее помнил, даже родинку под левой грудью, — но все это было его мальчишеской тайной, ведь понимал: о Светке ему и мечтать не стоит. Понимать-то понимал, а помнил. Какой-то пустяк, чепуха мальчишеская, а засела занозой в памяти… Может быть, поэтому и раздухарился.