— Гвоздика! Прекрасная гвоздика! Открой свои лепестки, спрячь мое бѣдное дитя, чтобы не убила его погоня.
— Ступай своею дорогой! Мнѣ некогда тебя слушать — мнѣ надо цвѣсти и красоваться. Вонъ — шалфей, цвѣтокъ нищихъ. Проси пріюта у него, — авось, онъ тебѣ не откажетъ.
Шалфей послушался Пресвятой Дѣвы и пріютилъ бѣглецовъ. Когда опасность минула, Марія, прежде чѣмъ оставить свое убѣжище, благословила шалфей, — и благословеніе Мадонны наградило «цвѣтокъ нищихъ» силою цѣлебною и чудодѣйственною (Leg. de la Sauge).
Вмѣшиваться въ рождественскія собесѣдованія животныхъ — штука не совсѣмъ безопасная.
Одинъ фермеръ изъ Val d' Ajol (это въ Вогезахъ), болѣе любопытный и посмѣлѣе, чѣмъ другіе его однодеревчане, хотѣлъ послушать, что будутъ говорить его волы въ рождественскую ночь.
Когда упали сумерки, онъ, захвативъ — на случай опасности — острый топоръ, прокрался въ хлѣвъ и зарылся въ солому. Ночь была ненастная — чернѣе тюрьмы. Свисталъ сѣверный вѣтеръ, скрипѣлъ флюгеръ, на дворѣ выла собака.
Пробило полночь; веселый звонъ колоколовъ огласилъ деревню радостною вѣстью Рождества Христова.
Въ ту же минуту фермеръ услыхалъ разговоръ. Одинъ волъ спрашивалъ другого:
— Что суждено намъ дѣлать завтра, пріятель?
А тотъ отвѣчалъ:
— Мы повеземъ на кладбище прахъ нашего хозяина.
Фермеръ вскочилъ внѣ себя.
— Ну, это ты врешь, скотина! вскричалъ онъ и замахнулся на вола-предсказателя топоромъ.
Но оружіе, словно невидимою рукою, обратилось на него самого, онъ глубоко разсѣкъ себѣ голову и повалился на солому, обливаясь кровью. Къ утру онъ померъ, и воловъ, напророчившихъ фермеру смерть, дѣйствительно, запрягли въ телѣгу, чтобы доставить гробъ его къ мѣсту вѣчнаго успокоенія.
Въ Бретани мужики съ вечера стараются закормить скотъ такъ, чтобы онъ проспалъ роковую полночь. Это — потому, что бесѣды воловъ въ рождественскую ночь не обѣщаютъ людямъ ничего добраго. Животныя то жалуются на дурное обращеніе съ ними въ теченіе прошлаго года, то пророчатъ хозяевамъ всякія непріятности на будущій. И — чѣмъ хуже было обращеніе, тѣмъ сквернѣе они напророчатъ. Такъ ужъ лучше пожертвовать нѣсколькими вязанками сѣна и гарнцемъ-другимъ отрубей, за то убаюкать скотину и не допускать ее до разговоровъ.
По другому повѣрью, тоже вогезскому, если пряха не броситъ работы во время рождественской всенощной, чортъ такъ запутаетъ пряжу, что весь наступающій годъ уйдетъ лишь на то, чтобы ее распутать.
Въ Amavilliers одна женщина еще недавно пекла, во время рождественской всенощной, особые хлѣбцы — вѣрующіе покупали ихъ по очень дорогой цѣнѣ, такъ какъ хлѣбцы эти предохраняли яко бы ихъ скотину отъ волковъ. Въ другихъ мѣстечкахъ, носятъ въ ладонкѣ кусочекъ рождественской просфоры, какъ вѣрнѣйшее средство уберечься отъ укушенія бѣшеной собаки. У пастуха, который первый придетъ къ службѣ въ рождественскую ночь, особенно удачно плодятся овцы.
Мужики вѣрятъ, что въ рождественскую полночь можно видѣть духовъ, гномовъ, пляску домовыхъ; что грѣшники чистилища блуждаютъ въ это время около живыхъ, прося ихъ молитвъ. Вотъ бретонская легенда на этотъ случай.
Въ одинъ сочельникъ, старый благочинный Плоэрмеля сидѣлъ у камелька и бормоталъ молитвы, въ ожиданіи, скоро ли пробьетъ полночь. Внезапно слуха его коснулся какой-то сухой стукъ. Онъ открылъ двери и — къ великому своему изумленію — увидалъ, что вокругъ его дома собралась несчетная толпа кающихся.
Ночь была морозная; ярко свѣтила луна; звѣзды сіили во множествѣ — огромныя, сверкающія, — онѣ тоже справляли свое Рождество.
Кающіеся были покрыты съ головы до ногъ бѣлыми саванами; въ рукахъ они держали пылающіе факелы. Благочинный, въ ужасѣ, сотворилъ крестное знаменіе; привидѣнія отвѣтили ему тѣмъ-же.
— Кто вы такіе и чего хотите отъ меня въ этотъ часъ?
Таинственныя существа просили его знаками слѣдовать за ними. Благочинный оправился отъ страха и повиновался. Процессія двинулась въ горы, сопровождаемая страннымъ шумомъ, точно кость щелкала о кость. Впереди шли дѣти, высоко воздымая деревянное Распятіе. Затѣмъ тянулось тысячъ десять кающихся — съ желтыми и красными свѣчами, льющими зловѣщій свѣтъ на попутныя рощи и скалы.
Послѣ долгаго перехода, совершеннаго въ мрачномъ молчаніи, процессія достигла развалинъ древней часовни. Bсѣ преклонили колѣна. Одинъ изъ кающихся подалъ благочинному ветхія ризы. Старикъ облачился; на алтарѣ онъ нашелъ ветхій требникъ, дискосъ и оловянную чашу.
Привидѣнія усердно молились. Одно изъ нихъ отвѣчало на возгласы священнослужителя, за дьячка, страшнымъ голосомъ.
Благочинный, умиленный благодатью совершаемаго таинства, совсѣмъ было забылъ о своей странной паствѣ.
Но, когда онъ повернулся къ. ней, чтобы возгласить:
— Orate, fratres! — то чуть не упалъ отъ страха: молчаливые пилигримы сняли свои саваны и вся часовыя была полна отвратительными скелетами…
Кое-какъ священникъ овладѣлъ собою и скрѣпя сердце, продолжалъ мессу. По вознесеніи св. Даровъ, въ капеллѣ разлилось небесное сіяніе, хоръ нѣжныхъ голосовъ воспѣлъ славу Господню, а скелеты превратились въ свѣтлыя видѣнія чудной красоты.
Когда благочинный обратился къ молящимся съ заключительнымъ:
— Ite, missa est! капелла была уже пуста. Длинная полоса свѣта дрожала въ небѣ, указуя путь въ рай, по которому, воспѣвая аллилуію, вознеслись таинственные кающіеся. Благочинный понялъ, что то были мученики чистилища, и онъ помогъ имъ отбыть срокъ покаянія.
Всякій округъ, всякій околотокъ справляютъ сочельникъ на свою особую стать.
Въ верхнихъ Альпахъ всѣ родичи ужинаютъ въ этотъ вечеръ одною семьею; хижины иллюминованы свѣчами. По возвращенію съ мессы, ѣдятъ супъ съ гренками — такъ называемый creuset; хозяинъ дома наливаетъ стаканъ вина, и вся семья пьетъ изъ общаго стакана за здоровье отсутствующихъ родныхъ и знакомыхъ дома.
Въ Perthuis справляютъ два сочельника, — какъ въ Россіи: подъ Рождество и подъ Крещеніе. Запрягаютъ ословъ въ телѣгу съ дровами, дрова зажигаютъ и возятъ этотъ костеръ по городу, подъ грохотъ тамбуриновъ и въ предшествіи трехъ обывателей, одѣтыхъ евангельскими волхвами.
Въ Саеи дѣти бѣгаютъ по улицамъ съ цвѣтными фонарями, крича: «Ноэль! Ноэль! До свиданья, Ноэль! Уходитъ Ноэль!»
Въ богатыхъ долинахъ Мааса еще держится, заимствованный у англичанъ, обычай «валентинства». Въ день Рождества молодые люди и дѣвицы выбираютъ своихъ суженыхъ, и — горе тому, кто измѣнитъ обычаю и не женится на своей Валентинѣ!
Въ Пикардіи священнику, предъ рождественскою службою, подносятъ подъ благословленіе новорожденнаго ягненка въ корзинѣ, богато украшенной цвѣтами, блестками, лентами и пр. Пастухи съ семьями своими, сопровождаютъ агнца, держа въ рукахъ традиціонные посохи и корзины съ дарами. Молодыя дѣвушки, всѣ въ бѣломъ, принимаютъ агнца на паперти и вводятъ его въ церковь, распѣвая старыя колядки. Ягненокъ, участвовавшій въ церемоніи, почитается затѣмъ какъ бы покровителемъ стада. Его нельзя ни убить, ни продать; это принесло-бы владѣльцу несчастье. Животное живетъ, окруженное довольствомъ и бдительнымъ уходомъ, пока не околѣетъ своею смертью, отъ старости.