«Вам нравится Титусвилль?»
Она откусила ещё кусочек и медленно прожевала. Маки, уже лежавший на полу, мяукнул, глядя на неё.
«Иди прогуляйся, Маки, без пиццы», — сказал Итан.
Маки мяукнул еще несколько раз своим фирменным «мяу» — «Я умираю с голоду» — и подошел и растянулся рядом с Лулой, которая все еще опиралась на Большого Луи.
«Мама говорила, что однажды привозила меня в Тайтусвилл, но я этого не помню. Она сказала, что я была совсем маленькой, — она жевала. — Она сказала, что водила меня в три пещеры, которые исследовала, и я думала, что если очень постараюсь, то смогу их вспомнить и найти, но не смогла».
«Итак, вместо этого ты пришла сюда. Откуда ты знаешь, где я живу, Осень?»
«Я слышал, как турист рассказывал миссис Дейли об этом очаровательном коттедже, который они с женой видели. Он очень подробно его описал и спросил, сдаётся ли он в аренду.
Дейли сказала ему, что там живёт шериф, и что это место принадлежало вашей семье ещё до Великой войны. Она сказала, что ваша мать жила там до переезда во Флориду, а ваша старшая сестра — в Балтиморе.
Он кивнул, дал ей ещё один кусок пиццы, а затем откусил ещё один большой кусок от себя, внезапно осознав, что голоден не меньше её. Мэгги, его домработница, приходящая два раза в неделю, принесла пиццу и, слава богу, забыла взять её с собой, когда уходила. Или, может быть, она оставила её для него. С Мэгги он так и не узнал. «А как же твои родители, Отем?»
«Мать моей мамы умерла в прошлом году из-за большой буквы «С». Я не знаю, что это такое, но это плохо».
«Извини, — он прочистил горло. — Я сейчас позвоню твоей маме. Мне кажется, несправедливо, что она продолжает о тебе беспокоиться, правда? А ты тут, уплетаешь мою отличную пиццу».
Она снова тихонько рассмеялась. Он улыбнулся, набирая номер «Джеральдс Лофт».
Когда Джоанна Бэкман позвонила ему, он сказал лишь: «Она в безопасности. Она здесь, со мной, у меня дома.
Она ест пиццу и играет с моими питомцами».
Она не произнесла ни слова. Звонок оборвался, и он увидел, как она выбегает за дверь, возможно, вспомнив, как холодно здесь, в Тайтусвилле, по ночам, и бежит обратно за курткой и сумочкой. Он был уверен, что она будет здесь меньше чем через пять минут. Он позвонил Фейдин и попросил её начать цепочку звонков, чтобы сообщить всем, что поиски окончены, что девочка жива и здорова. Закрыв телефон, он увидел, как Отем доедает последний кусок пиццы, запихивая его в рот. Один голодный ребёнок.
«Я до сих пор не знаю ничего благословенного».
Она вдруг уронила пиццу на бумажную тарелку и вся напряглась. Он понял, что произнес вслух: «Что случилось?»
«Ты назвал его имя», — прошептала она. «Откуда ты знаешь его имя? Я только
сказал Диллону свое имя».
Я назвал его имя? Чье имя? Кто такой Диллон? Он просто посмотрел на неё, вопросительно склонив голову набок.
«Ты назвал его имя. Почему ты назвал его имя?»
Я до сих пор не знаю ни слова о блаженном. Блаженный? Нет, он, должно быть, ослышался. Мужчину действительно звали Блаженный? Это, должно быть, было самое странное имя, которое он когда-либо слышал. Он спросил небрежным, лёгким голосом: «Кто такой Блаженный?»
Она завыла от боли, вырываясь из глубины горла. Она оттолкнула стул и выскользнула из него. Она хотела пробежать мимо него, но он успел её поймать.
Она сопротивлялась, слёзы ручьём текли по её лицу, она дрожала, издавая этот ужасный звук. Итан не раздумывал, просто посадил её к себе на колени и крепко прижал к себе. Он прошептал ей в волосы: «Всё хорошо, милая, обещаю, всё хорошо».
Он услышал, как подъехала машина. Он откинул ей волосы с лица. «Наверняка это твоя мама. Ну же, милая, никого не бойся. Я сделаю этому благословенному человеку больно, если он к тебе приблизится, хорошо?»
«Ты не знаешь, ты просто не знаешь». Она дрожала, но больше не сопротивлялась. Он услышал, как открылась входная дверь, услышал, как бежит Джоанна Бэкман, крича: «Осень? Осень?»
Ну разве это не умно с его стороны? Он даже не запер входную дверь. Он сказал: «Мы на кухне.
Входите, миссис Бэкман.
Вбежав на кухню, она резко затормозила.
«Боже мой, что с ней случилось? Что ты натворил? Что случилось?»
Он услышал нарастающую истерику в ее голосе и сказал очень медленно, очень спокойно:
«Всё в порядке. Осень боится этого человека, Блаженный. Я пытаюсь убедить её, что справлюсь с любым, кто попытается причинить ей или тебе боль».
«Не думаю», — сказала она. Она вырвала дочь из его объятий и прижала её к груди, качая взад-вперёд, целуя её волосы, её маленькое личико, и продолжала говорить, стараясь не расплакаться от облегчения.