Она взяла кружку его деда. «Мне нужно налить ещё».
«Нет, не надо. Отойди от кружки, Джоанна».
Она не смогла сдержать смеха.
«Итак, расскажите мне о Блаженном. Всё, что ему нужно сделать, чтобы загипнотизировать человека, — это посмотреть ему прямо в глаза, вот и всё? Он может сделать это с кем угодно?»
Как он её завёл на эту тему, да ещё и заговорил? Это было ужасно. Её больше не забавляло его мужественное поведение, наверное, потому, что он больше не играл, и его суровое выражение лица было слишком уж реальным.
Потому что за последние две недели она испытала такой страх, чувствовала себя настолько парализованной, что ей было почти больно говорить это, но она сказала.
«Не знаю. Наверное, да. Я видел, как он делал это только с одним человеком, помимо Окса.
То, что он сделал, было мгновенным».
Итан медленно проговорил: «Я всегда слышал, что невозможно загипнотизировать другого заключённого, заставив его действовать вопреки его желаниям. Но вот в чём дело, Джоанна. Вчера вечером мне казалось, что Окс убил бы тебя, убил бы меня, убил бы любого, кто…
Случайно помешал ему схватить Отем. Ты не знаешь Окса, но я знаю, и тот парень вчера вечером был совсем не тем человеком, которого я знаю. Он даже не походил на себя – какой-то маниакальный, возбуждённый, совершенно безумный, честно говоря. Думаю, это был не просто гипноз.
То, что он сделал с Оксом, ужасно, Джоанна.
«Шериф, я ценю ваше желание защитить нас, но Блессид где-то там, лечит руку, строит планы. Нам с Отем пора уходить. Нам нужно остановиться в гостевом доме и собрать вещи. Я очень благодарен вам за то, что вы для нас сделали, шериф».
«Пожалуйста, но я только начал бороться. А теперь я отвезу тебя в Band-B. Пока ты собираешься, я сделаю несколько звонков. Мы будем жить вместе, Джоанна, привыкай».
15
СЕВЕРО-ВОСТОК ВАШИНГТОНА, ОКРУГ КОЛУМБИЯ
Воскресенье, поздний вечер
Базз Райли в последний раз взглянул на кровать, которую он и его жена Элоиза делили более тридцати шести лет.
Он ни разу не уезжал из дома надолго с тех пор, как она умерла от рака яичников годом ранее. Он скучал по ней каждый день, и эта боль была постоянной. Была ли она меньше, чем полгода назад? Он не знал. Трое детей беспокоились о нём и не отходили от него ни на шаг. Сначала всё было хорошо, но вскоре это стало сводить его с ума.
Он понял, что они договорились с ним встретиться, особенно по выходным, и это тоже сводило его с ума. Он пытался убедить их, что ему нужно побыть одному, поразмышлять, вспомнить, насладиться рыбалкой на своей новой пятнадцатифутовой лодочке Blue Fin Dory, но они не обращали на него внимания. С ним всегда были кто-то из детей и несколько внуков, которые прижимались к его спине у центральной консоли.
Он застегнул свою старую армейскую дорожную сумку, проверил, выключены ли все кухонные приборы (Элоиза его этому научила), запер входную дверь и аккуратно поставил домашнюю сигнализацию. Он подошёл к своему синему Chrysler Sebring 2007 года выпуска, первому кабриолету в его жизни. Они купили его у почтальона – всего с пробегом в девять тысяч миль – за год до смерти Элоизы. Она любила кататься с ним с опущенным верхом, иногда смеясь, как подросток, пока однажды не высунула голову наружу и…
Насекомое ударило её передние зубы. Базз ухмыльнулся, вспомнив её крик. Он до сих пор видел, как она лихорадочно трёт зубы пальцами, пытаясь найти салфетку.
Он бросил свою сумку на пассажирское сиденье, скользнул по мягкой чёрной коже и закрыл дверь. Он похлопал по приборной панели, которая всё ещё выглядела как новая, ведь он постоянно чистил и полировал своё детище как снаружи, так и внутри.
Он любил эту машину и в тот момент задавался вопросом, не заняла ли эта проклятая штуковина место Элоизы в его привязанности.
«Нет», — сказал он вслух и повернул ключ в замке зажигания.
Ничего не произошло. Двигатель даже не завёлся.
Он установил руль в среднее положение и снова повернул ключ.
Раздался тихий скрежет, который звучал неприятно, но затем двигатель взревел, загудев ровно и радостно. Он прибавил газу, прислушиваясь к приятной музыке. «А, вот и всё, красавица».
Базз медленно выезжал со своей подъездной дорожки, потому что в районе постоянно кипела жизнь: дети играли на улице, катались на велосипедах. Неважно, что было почти семь вечера, если ещё светло, жизнь кипела.
Он помахал паре подростков, которые, казалось, собирались покурить травку, как только он скроется из виду, и они помахали в ответ. Он был отставным полицейским, уже семь лет, но всё ещё полицейским, и они это знали.
Иногда у него чесались руки схватить этих маленьких сорванцов за шиворот и внушить немного здравого смысла их заторможенным подростковым головам.