— Ту-пи-ца! — раздельно сказал «Викинг», красный от гнева. — Бумагомарака.
— Дальше пошло своим чередом. Догадки, ознакомление с сообщениями о «гибели» Фрэнка Стенли, воспоминания, вызванные фотографией Коти. Мы объявили розыск. Получили сообщение о том, что некоего московского журналиста обокрали и ему требуется новый паспорт, вас задержали с каким-то стариком, и через несколько часов мы уже любовались вами через глазок милицейской камеры, после чего помогли… бежать! Арестовать сразу? О, вы бы молчали как рыба. Ведь к тому времени на счету «Викинга» не было ничего существенного, никто не контролировал его поступков. Вот мы и приставили к вам гувернером майора Каюмова.
Стенли закрыл лицо руками:
— Сплошная цепь невезений.
— Не стоит переживать, сэр, — заметил Марат. — Если бы мы и проморгали, подсказал бы народ. Сообщили колхозники о бегстве независимого лейбориста лорда Фаунтлероя, звонили Перменев, Вахидов… Вы были обречены. Вам это известно теперь не хуже, чем нам. Помнится, в первый день нашего знакомства «Викинг» рисовал грандиозные планы ухода восвояси… Захват самолета, истребление экипажа, перелет с пассажирами через границу. Сенсация! Два десятка советских граждан бежали от ужасов коммунизма! Беженцы помешались от радости и временно помещены в психиатрическую больницу!.. Зачем же отказались от столь эффектной авантюры?
— Мне надоело…
— Вам сделалось невмоготу, — перебил Марат. — Стали пугаться собственной тени. Только и мечтали, как бы ноги унести!
Стенли поднялся со стула, задыхаясь от злобы. Светлые прозрачные глаза убийцы сузились.
— Торжествуете? — прошептал он, срываясь на фальцет. — Все, что произошло со мной, дикая случайность! Что ваш народ! Мир клином не сошелся на тилляевых и вахидовых. Есть еще и ротозеи и разини; тихонько ненавидят вас эфиальтычи, орудуют типы вроде Сопако, Кенгураева.
«Викинг» запнулся. С улицы донеслось протяжное:
— Стар ве-еш покпа-а-а-ем!.. Бархло-о!
И Петр Ильич, словно угадав, что делается в душе Фрэнка, усмехнулся:
— Ваш своеобразный конкурент, мистер Стенли. Конкурент в смысле скупки гнилья, ветоши. Неходкий товарец. Сочувствую вам, сэр.
Не отвечая, Фрэнк круто повернулся, направился к двери. Полковник позвонил охране.
В коридоре раздался грохот шагов, тяжелых как неизбежность.
— Ну, Маратушка, — облегченно вздохнул полковник. — Невредно теперь и пообедать… Да что это с тобой, друг? Зачем это!
По щекам Марата скользнула радужная капелька.
— Петр Ильич! — молодой человек перестал бороться со своими чувствами. — Ведь этот зверь отца моего убил… Вы не думайте, я не от слабости. Гнев душит. Я с этим типом столько времени спал чуть ли не в одной кровати… Так и тянулись руки к его горлу. А мне приходилось улыбаться. Даже во сне из роли нельзя было выходить. Поймите меня правильно.
Полковник обнял Марата за плечи.
— Понимаю. Всем сердцем понимаю тебя, друг. Такая уж у нас работа. Нервная и… благодарная. Подумай только, сколько гнили вычистили. Скольким людям помогли избавиться от бюрократов, чинуш, проходимцев. Кое-кому глаза на жизнь открыли, поддержали. Вспомни Перменева, Вишнева. Насчет Вахидова представление написали в горком партии… будто второй раз родился человек. — Грановский благодарно улыбнулся. — Нет, Марат! Очень даже хорошо, что тебе пришло в голову превратиться на время в «стилягу». Спасибо тебе, дружище!
Было еще светло, но уже угадывалось приближение сумерек, когда полковник и майор вышли на безлюдную улицу, притихшую в ожидании вечерней прохлады.
— Что же вы не «попилите» меня немножко, Петр Ильич? — неожиданно спросил Марат.
— За Юнону?
— Угу, — разочарованно кивнул головой Каюмов. Он надеялся, что полковник разведет руками и удивится: за что «пилить»?
— Да. Сплоховал ты, Марат, с Вихревской. Как же это ты свадьбу допустил, а? Жалко все-таки ее. Для отца удар большой. А умолчать нельзя. Должен Федор Иванович выводы для себя сделать. Лучше плохая правда, чем хорошая ложь.
— Откуда я мог предположить, что так скоропалительно все произойдет. Раз, два — и в дамки. Сегодня познакомились, а завтра расписались. Я и ахнуть не успел.
Грановский взял молодого человека за локоть, тихо промолвил, хотя вокруг не было ни души:
— Что сделано, то сделано. А вообще-то… нам все предугадывать надо. Забылся на миг, не учел пустячка — хлопот потом не оберешься, сотни людей в беду могут попасть. Все надо учитывать. Это уж, брат, по штату нам положено.
Глава XXXV. Неучтенный «пустячок»
Фрэнк сидел рядом с пилотом хмурый и непричесанный. Отросшая за два дня рыжеватая борода как-то мешала, стоило прижать подбородок к груди, и борода щетинилась тысячью тупых уколов. Но несмотря на это (а может быть, именно поэтому), Стенли периодически пригибал подбородок, с любопытством и раздражением прислушиваясь к своим ощущениям.
Он хотел отвлечься. Час назад «Викинг» получил новый удар. Садясь в самолет, полковник Грановский сказал как бы невзначай:
«Ну-с, мистер Стенли, если вы жаждете славы, то мы вам ее гарантируем. Весь мир будет склонять вашу фамилию дня три-четыре, а то и целую неделю».
«Я не любитель ребусов и чайнвордов, — пробурчал Фрэнк после некоторого раздумья. — Говорите яснее».
«Можно и яснее. Только что прослушали произведенную на магнитофон запись нашей сегодняшней беседы. Просто великолепно получилось. Особенно восхитило меня, как вы мастерски обрисовали внутренний и внешний облик своих шефов — скромных пожилых джентльменов. Их теперь каждый из тысячи узнает».
«А мне показалась славной концовка, — заметил майор. — Старьевщик аккомпанировал мистеру Стенли весьма остроумно».
«Викинг» медленно обернулся, сказал, стараясь казаться непринужденным:
«Не трудитесь, господа, все равно я не умру от разрыва сердца».
«Ах да! — майор вскинул тонкие густые брови. — Вы правы. Как же сердце может разорваться, если его у вас нет!»
— «Ошибаетесь. Есть у меня оно, и очень прочное».
— «Каменное?»
— «Стальное. Но не в сердце дело. Мне бы хотелось узнать, что вы намереваетесь делать с записью беседы?»
Полковник серьезно объяснил:
— «Синхронизировать с кинопленкой и предложить вашим телевизионным компаниям. Они, конечно, не очень-то обрадуются этому предложению, но, думается, найдутся все же подходящие телекомпании. Начнем же мы с пресс-конференции».
Петр Ильич с удовольствием заметил, что плечи арестованного, возвышающиеся над спинкой сидения, сникли, и сам он как-то сразу усох. Немного погодя Фрэнк вновь обернулся.
— «Все это мне на пользу, не правда ли, полковник?»
— «Еще бы!»
— «Нет, я не о том, — проговорил Стенли и смутился. — Как насчет высшей меры?»
«Весьма благоприятно, — успокоил полковник. — Мне почему-то кажется, что вас передадут в руки трудящихся Венгерской Народной Республики. Уж очень вы там распоясались, крови много пролили! А впрочем, не могу утверждать точно».
Стало прохладно. Механик оторвался, наконец, от шасси, стукнув напоследок гаечным ключом по колесу, пилот нажал стартер — и винт, судорожно вздрогнув, превратился в ревущий прозрачный диск. Самолетик взмыл в чистую черноту вечернего неба.
…Еще раз потерев подбородком грудь, «Викинг» оглянулся. Полковник читал книжечку из серии «Библиотечка «Крокодила», майор дремал. Ровно жужжал мотор. Пилоту не было нужды ориентироваться по компасу: его вела, как Ариаднина нить, сверкающая под крылом самолета лента могучей реки. Вдоль правого берега ползла металлическая змейка — железная дорога. Вот она круто изогнулась вправо, на север, словно налетев на невидимую преграду, дальше на северо-западе, притаились пески. Лицо Стенли посуровело, покрылось молочной бледностью. Еле сдерживая бившуюся изнутри дрожь, он нервно позевывал и поглядывал искоса на пилота. Вот пилот слегка отжал ручку управления вперед, и легкокрылая птица заскользила вниз, перешла на горизонтальный полет. Стрелка альтиметра застыла на левой стороне циферблата, на цифре «20», скользнула чуть ниже… «Викинг» судорожно вобрал в себя воздух, откинулся на спинку кресла…