Она садится за маленький металлический столик, я сажусь напротив и ставлю перед ней стакан холодного чая. Лита не часть пьет, и это дна из многих вещей, которая меня в ней восхищают. У нее есть ненасытная потребность контролировать ситуацию, а алкоголь зачастую не позволяет этого делать. Я должна выяснить, как мне оставаться главной в этом разговоре. Как направить его в нужное русло и выяснить правду о том, привлек ли ее Нокс или нет к участию в своей вендетте, и в то же время удержать её от правды о моем участии в этом деле.
Она драматично нюхает воздух.
— У тебя совсем недавно был здесь секс.
— Что? Нет, у меня не было секса. — Я хватаю свой запотевший стакан и делаю глоток холодного чая.
Она смотрит через плечо на мою неубранную постель.
— Ты лжешь. Кто это был. Это ведь был не Август, правда? Ты не вернешься к этому лживому козлу, правда ведь?
— Нет! Август заставляет меня страдать. Он, вероятно, месяцами обманывал меня.
— Итак, он признал это? Так просто?
— Нет, я просто предполагаю, потому что…
Я делаю длинный глоток чая, пытаясь притормозить. Я не хочу лгать Лите об Августе и его вовлеченности в дела Нокса. У Литы достаточно проблем с доверием, и без моего участия.
Мы обе были преданы кем-то в определенный момент нашей жизни. Кем-то, кто заставил нас презирать людей, которые лгут. Для Литы это была мама.
Когда ей было семнадцать, женщина, которая, как она думала, была ее мамой, познакомила её с настоящей матерью. Получилось так, что женщина, которая растила Литу, была соседкой биологической матери Литы. Биологическая мать Литы была молода, когда родила ее, она буквально оставила Литу на ступеньках соседского дома с запиской и ушла.
Теперь Лита каждое лето проводит три недели в Поукипзи со своей биологической матерью, чтобы наверстать потерянное время. Ее отношения с матерью, которая вырастила ее, до сих пор остаются напряженными. Я вполне понимаю, насколько это трудно, прийти в себя после такого предательства. Когда я увидела, как мой отец убивает «дядю» Фрэнка, я почувствовала, что наконец-то увидела реального Джона Венето. Не того, который притворялся моим любящим отцом.
Конечно, есть вероятность, что Лита уже знает о Ноксе. Иначе, зачем бы она спрашивала меня об Августе в тот же день, когда я была похищена Ноксом и вся эта схема между Ноксом и Августом всплыла наружу. Это ведь не может быть совпадение?
— Лита, у меня есть…
Я останавливаюсь, когда внезапно понимаю, что Нокс, скорей всего, установил жучки в моей квартире. Когда я спросила его об этом, он утверждал, что ни камер, ни жучков тут нет. Якобы он не хочет, чтобы его люди видели, как я раздеваюсь, или слышали, как я кричу его имя в порыве страсти. Но я не уверена, что верю этому.
— У тебя есть…что? — серые глаза Литы не мигают, пока она ждет окончания предложения.
Я наклоняюсь вперед, чтобы прошептать ей на ухо, а она хихикает как школьница.
— Я встретила кое-кого.
— Я знала! — выкрикивает она.
— Шшш! — я практически закрываю ей рот рукой. — Пожалуйста, не говори ничего…так громко.
Она смотрит на меня как на сумасшедшую.
— Ты очень странно ведешь себя. Ты встречаешься с тем жутким парнем с работы? Как там его имя? Чарльз? Чаки?
— Чарли, — быстро отвечаю я, чтобы она замолчала.
Раскаяние скручивает мой живот, когда я думаю о Чарли. После того, как он видел, что я выходила из лаборатории криминалистики в Квинсе, когда я больная должна была сидеть дома, Нокс собирался «позаботиться» о нем. Чтобы это не значило. Чарли не появлялся на работе три недели. Он звонил на работу каждые несколько дней, сообщая, что его мать, живущая в Мичигане, все еще не поправилась. Как только Чарли стал помехой для Нокса, его мать неожиданно заболела.
У меня такое чувство, что Чарли никогда не вернется в 14-й участок.
Я ставлю стул прямо рядом с Литой, придвигаюсь ближе и шепчу.
— За мной наблюдают.
Она поворачивается ко мне, чтобы понять, разыгрываю ли я ее.
— Кто?
— Мой отец.
Это ведь не совсем ложь. Нокс работает на моего отца.
Ее глаза округляются, когда она понимает, что я не шучу.
— Почему? Из-за процесса? Я не понимаю. У тебя есть доказательства против него или что-то такое?
— Я не могу говорить об этом. И ты тоже никому не скажешь. Хорошо?
— Может тебе следует сообщить, если ты думаешь, что кто-то преследует тебя? Ты работаешь в проклятом отделе полиции. Иисус, Бекки. Это очень серьезно.