В открытое окно ворвался порыв ветра, громыхнули рамы на окнах. Вскочив, я никого в комнате не увидел. Показалось.
Но, спустя мгновение, опустив взгляд вниз, я с изумлением обнаружил на вышитом шелком покрывале кровати белую розу.
***
Оцепенение длилось всего несколько секунд, но после на смену ему пришли бесконечные вопросы: «Кто это сделал?», «Когда успели это сделать?», «Зачем?».
Обойдя комнату и обыскав все закоулки, я вновь не нашел никого и вернувшись к кровати, осторожно взял розу: небольшая, едва-едва распустившаяся, скорее, еще бутон.
Я невольно покраснел. Какая дерзость. Кем бы ни был тот человек, что оставил мне этот подарок, он нарушал все приличия. Подаренный бутон белой розы означал тайное признание в любви, знак восхищения девственностью, чистотой и совершенством, а также говорил о неискушенности в науке любви. Подобным приёмом пользовались мои товарищи, стремясь соблазнить очередную симпатичную синьорину на базарной площади.
Именно из-за этого дерзкого намека я и покраснел. Но тут же краска схлынула. А что если это угроза? Приближение моей скорой смерти?[4]
Оглядевшись, я сунул бутон под подушку. Если отец найдёт, беды не миновать.
***
На следующий день скрипач на балконе так и не появился.
Весь день я провел в городе, окунаясь с головой в сумасбродные сладость и веселье карнавала, а под вечер, донельзя усталый, чуть пьяный, вернулся домой и, успев пробормотать короткую молитву, упал на кровать и тут же заснул.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем нежные переливы струн мандолины вторглись в мой вязкий и беспокойный сон. Открыв глаза, я обвел глазами помещение. Ночной пряный воздух доносил с канала соленый запах, а яркий свет драгоценных звезд разгонял мрак. Лишь звучавшая в комнате музыка помешала мне закричать от испуга: в открытом окне сидел человек, облаченный в карнавальный костюм Бауты: длинный черный плащ и треуголка с золотой окантовкой по краям. На месте лица в полутьме белела маска. Руки с длинными тонкими пальцами неспешно перебирали струны. Можно было подумать, что он своей спокойной, и сумрачно-безмятежной, как сама ночь мелодией хотел меня убаюкать. Ночной Кошмар [5] из пугающих сказаний пришел ко мне… за своей белой розой? Пришел убить меня?
- Кто вы такой и что делаете в моем доме? – спросил я как можно громче и угрожающе, на случай, если он забрался поживиться чужим добром. Кинжал, как назло, остался с уличной одеждой на стуле. Грабитель… Но если это вор, то с какой стати он праздно сидит на подоконнике и при мне наигрывает мелодии? И как он вообще смог попать сюда?! Мое окно расположено на втором этаже, над каналом!
Тот не ответил на мой вопрос, лишь повернув голову и продолжая наигрывать незнакомые мне колыбельные. Черные провалы глаз смотрели на меня через прорези в маске. У меня встал ком в горле от внезапно пришедшей в голову абсурдной мысли: что если это не человек и там, за маской, вовсе не живое лицо, а сплошная клубящаяся тьма?
- Не пытайтесь запугать меня и отвечайте! – процедил я, беря себя в руки. На удивление, кроме безотчетного страха, меня распирало любопытство.
Вдруг послышался короткий смешок, вслед за которым раздался низкий, мелодичный голос:
- Вы уже испуганы, раз так говорите.
- Так прекратите меня пугать.
- Как? – струнные переливы гулко отдаются от стекла и оконных рам.
- Исчезните.
Незнакомец озадаченно хмыкнул, и мне представилась его улыбка - тонкая и лукавая.
- Я могу исчезнуть. Но ведь после вы станете сожалеть о не заданных вопросах.
- Не заданных… что? – я осекся. Ведь у меня действительно накопилось их предостаточно. – Что ж, хорошо. Вы человек или призрак?
- Смотря во что вы верите.
- Я верю в себя, - не задумываясь, выпалил я.
- Вот как, - незнакомец усмехнулся, - У вас острый язычок, сеньор Моничелли, и боевой нрав. Не верится, что вы собираетесь стать священником.
- О-откуда вы знаете?.. – вот теперь меня по-настоящему начинал одолевать страх.
- Многим в этом городе известно, что сын знаменитого епископа Джованни собирается продолжить дело отца. Не пугайтесь так. Это не стоит того.
- Эта роза…- окончательно растерявшись, пробормотал я, вытаскивая засохший бутон из-под подушки, - Она от вас?
- Именно. Ах, вы ее засушили… Что ж, юное должно навсегда остаться юным.
Этого я и боялся.
- Н-но… зачем вам убивать меня?!
- С чего вы взяли, молодой сеньор? – Баута перестал играть и отложил инструмент в сторону, глядя на меня с другого конца комнаты.
- Это единственная трактовка, коль она от вас.
- Я знал, что вы так скажете, потому и подарил бутон, а не взрослый цветок. – мне показалось, в тоне мелькнула улыбка.
- На что это вы намекаете?! – покраснев от ярости, воскликнул я. Он что – принимает меня за несмышленыша?!
- Я хочу сказать, что вы еще слишком юны и прекрасны, чтобы отдавать себя на заклание Католической Церкви. – ответил тот, перекидывая ноги через подоконник наружу, явно собираясь уходить. Но у меня оставался еще один вопрос.
- Подождите! – крикнул я, вскакивая и хватая со стола запятнанную кровью маску. – Вы знаете, как зовут хозяина этой маски – скрипача с улицы N? – я подошел к нему и показал бауту с бурым пятном на изнанке.
- Да, знаю. – заметно помрачнев, после минутного молчания ответил незнакомец. Вблизи я наконец разглядел, что в прорезях не черные дыры, а смутно блестевшие в тени человеческие глаза. - Вот только не ходите больше туда, Анджело. Никогда.
- Почему?
- Потому что кроме разочарования и печали вы там ничего не найдете. Я много раз видел вас, с плещущимся в карих глазах восхищением, и не раз был совсем близко - вы стояли вместе с другими слушателями. Однако, этих концертов скоро не станет. Человек по имени Франческо Феличе неизлечимо болен.
- К-как… – меня захлестнуло потрясение, медленно переходящее в отчаяние. Мой загадочный музыкант, исполнявший свой божественный ноктюрн, скоро отдаст небу душу? Это просто невозможно.
- О… Да я вижу вы влюблены, сеньор. – плутовато протянул Баута.
- Что?! Да как вы такое…- в следующую секунду меня оборвали.
Он внезапно обвил мои плечи рукой и слегка приподняв маску, впился в губы быстрым, почти жалящим поцелуем.
Не успел я сообразить, что к чему, как он исчез. Внизу послышался плеск волн, но выглянув, я обнаружил, что в водах канала нет никого, кроме людей в немыслимых костюмах, которые куда-то плыли в гондоле. Как такое может быть?! Куда исчез этот призрак?!
Я принялся усердно отплевываться и тереть губы рукавом. Да что этот актеришка о себе возомнил?!
Наконец, оставив в покое горящий рот, подошёл к столику и, положив маску Феличе обратно, задумчиво провёл кончиками пальцев по шершавой поверхности бауты:
- “Этот человек солгал. Ведь он вор. А воры все лжецы”, - подумал я, унимая смутную горечь в душе.