- Анджело. Анджело, что ты там делаешь? – раздался за дверью на лестнице голос отца. Из дверных щелей пробился слабый свет. Я едва успел отбросить маску в тень.
В проеме стоял отец со свечой, строго глядя на меня – застывшего посреди комнаты, в темноте.
- Почему ты не спишь?
- Я…мне приснился кошмар, – ответил я, – Не могу уснуть. Извините, что разбудил вас.
- На все воля Господа. Прочитай молитву, сын мой, и ангелы оградят тебя от ночных демонов.
- Да, отец, – дверь наконец закрылась и вновь все стихло. Я лег в постель, стараясь не обращать внимания на растревоженные поцелуем губы.
Что сказал бы отец, узнав, что его невинный и чистый, как ангел, сын уже отдал свои уста греху на растерзание?
«Он убил бы меня на месте», - подумал я, закрывая глаза.
***
На следующий день я не мог успокоиться. То, на что я довольно спокойно отреагировал из-за усталости ночью, вернулось вновь и теперь мягко щекотало все мои чувства. Я не знал, как себя повести, если ночной гость вновь заявится. Также, до роковой даты пострига оставалось совсем немного – всего каких-то три дня, и я внутренне пребывал в полнейшей панике и угрюмой печали, словно приговорённый к казни. Я знал, что Баута был прав – я не подхожу для монастыря, и жизнь в миру для меня была необходима, как воздух. Но как объяснить все это тем, кто жаждет сделать из меня ангела и святого мученика-аскета?
В надежде немного успокоить свою мечущуюся душу, я побрел туда, куда стремилось все мое существо – на затерянную среди величественных палаццо узкую улочку.
К моей великой радости, музыкант вновь играл на своем балконе, восхищая собравшуюся внизу толпу. Удивительно, но каждый раз, как я слушаю его игру, возникает чувство, что мелодия всегда меняется. Уже второй раз я замечаю это. Я слышал уже две вариации одной и той же композиции и не уставал поражаться их благозвучию и изяществу. Сколько же их всего?!
Я вновь смотрел, он вновь играл. На нем была другая маска – черная баута с золотым узором, наверняка, все из той же жесткой кожи. Аплодисменты зрителей, взлетающие в воздух цветы и шляпы… Что ж, он все это по праву заслужил. Он Бог в своем хрустальном, недолговечно-хрупком мире. Отчасти, я немного завидовал ему. Мне придется гнить в темной келье куда дольше, чем ему страдать от болезни.
Завершающая ноктюрн нота прорезала знойный морской воздух…
***
Страха уже не было, когда этой ночью я услышал скрип оконной рамы. С вечера я хотел ее закрыть, но в комнате образовалась такая чудовищная духота, что я оставил эту затею.
Баута спрыгнул с подоконника на пол и направился ко мне, но я даже не пошевелился в своей постели.
- Сеньор, зачем вы вновь сегодня приходили, хотя я запретил вам приближаться к Франческо?
- Вы не в праве мне что-либо запрещать, – отрезал я, все еще чувствуя расслабленность после сна. – Да и какое вам дело, сеньор, до моих похождений? Или вы также являетесь и к тем другим, кто тоже приходит послушать Феличе? – Баута вздохнул и сел рядом со мной на кровать.
- Я хочу, чтобы вы жили, Анджело. Болезнь может перейти от Франческо к вам.
- А вас не волнует – хочу ли я жить? – прошептал я, садясь. – Может быть, больше всего на свете, я хочу умереть.
- Не говорите таких ужасных вещей! – он встряхнул меня за плечи, - Вы молоды, у вас есть семья и любящие друзья, море возможностей впереди…
- Неужели вам не понятно – я не хочу в монастырь! – процедил я, сбрасывая его руки со своих плеч. – Я силой поставлен на этот путь и мне остается только смириться, или умереть. О побеге я даже помышлять не могу. Я не хочу опорочить на века свое имя и доброе имя моей семьи. Я люблю их. Но даже если поступиться честью, Церковь все равно найдет меня и доставит обратно. Поэтому я обязан продолжить дело отца.
- Меня поражает ваше благородное честолюбие. Но вы хотите ужасной вещи. – покачал головой Баута. Однако, вопреки произнесенным словам, в его осанке появилось нечто задумчивое. Должно быть, он осознавал, что мое положение и впрямь безвыходное.
- Вы мне поможете?.. – сорвалось у меня с языка прежде, чем я успел подумать: а стоит ли спрашивать.
- Исключено. Я не хочу убивать, – решительно отрезал он. - Только не вас.
- Тогда я пойду к Франческо.
- Ни в коем случае.
- Тогда убейте меня вы.
- Нет! – воскликнул Баута.
Я не опасался, что нас услышат: дом был пуст. Отец и матушка отправились на карнавал.
Мой ночной гость все еще сопротивлялся, но я намерен был идти до конца в своей цели. Больше мне было не к кому обратиться с подобной безумной просьбой.
- Я прошу вас, сеньор, пожалуйста…- собрав волю в кулак, я приподнял маску с его лица и неспешно, едва ощутимо, поцеловал в губы.
- Анджело, глупый зеленый бутон…- вздохнул тот, - Ты хоть понимаешь, о чём просишь меня? О смерти! Ты не представляешь, каково это – убить человека. И не знаешь, что значит смерть, не чуешь её ледяного, гнилостного запаха. Я вижу, что не знаешь - иначе бы так не рвался умереть. Неужели тебе настолько невыносима мысль о жизни священника?
- Да, - проронил я, поражаясь своему спокойствию и бессердечию одновременно, - Я буду счастлив, если вы освободите меня. Мне терять уже нечего. Мой отец - епископ, но помимо меня есть ещё двое старших сыновей, рвущихся на его место. Раньше было трое: одного - Марка, убили. Я уверен, - уверен! - что это были они… - сжав ладони в кулаки, я глубоко вздохнул, успокаиваясь, - Поэтому мне и за всю свою жизнь не пробиться к власти. Если же попытаюсь сделать это - то отправлюсь к брату на небеса. А значит, мой удел - быть замурованным в монашеской келье до конца своих дней. Отец - фанатик, он и помыслить не может, что есть иной путь, кроме веры. Поэтому, вместо мучительной смерти длинною в жизнь я предпочту умереть от ваших рук или же от болезни Франческо, но с его музыкой в сердце.
Баута молчал, видимо, потрясённый услышанным.
- Что ж, ладно. Я исполню твое желание… несостоявшийся францисканец, - наконец, ожесточённо процедил он, - хотя соглашаюсь на это с тяжелым сердцем, - Баута накрыл мои руки своими и чуть склонился к моему уху, - Но в обмен на услугу и ты исполни мое.
- Чего вы хотите?
Блеск в прорезях бауты на мгновение померк - гость прикрыл глаза, будто одурманенный зноем.
- Подари мне себя: свою свежесть и чистоту, как тот цветок, что отдал свои соки хлопку на твоей подушке… - сняв перчатку, он коснулся моей щеки, проведя по ней сверху вниз и очертил контур нижней губы пальцем, - Позволь любить тебя, наслаждаться тобой и принести наслаждение тебе. - ощутив невольный трепет от его осторожных прикосновений, я в замешательстве молчал.
Ожидая моего решения, Баута неспешно наклонился и коснулся языком моей шеи. Провел влажную дорожку до уха, и, обласкав его кончик, скользнул рукой под смятую после сна рубашку, пробуждая во мне болезненное волнение и жаркое томление - сладостное и пугающее одновременно.
Я должен сказать “нет”. Потому что всё ещё принадлежу Церкви…